Барбаросса

– А что нам делать с товарищем Тимошенко? – спрашивал Сталин начальника Генштаба. – Уж очень он теперь старается, чтобы Гот или Паулюс не посадили его в новый котел. Не потому ли и убегает так быстро, что за ним и на танке не угонишься?

6 июля Василевский появился в сильном волнении.

– Что случилось? – встревоженно спросил его Сталин.

– Страшно сказать: маршал Тимошенко пропал.

– Как? – воскликнул Сталин. –  Опять пропал?..

«Пропавший» маршал – это, пожалуй, гораздо опаснее, нежели «пропавший» самолет майора Рейхеля с его портфелем… Тут всякие мысли приходят в голову…

– Найти! – указал Сталин. – Живого или мертвого!

6. НА ФРОНТЕ БЕЗ ПЕРЕМЕН

Жизнь продолжалась – даже сейчас, когда до смерти-то два шага, – и при донских станицах и городках, возле опрятных хаток и полустанков расцветали как ни в чем не бывало прекрасные и стыдливые мальвы. Было отчасти странно входить в степные поселки, где вечерами еще работали клубы, дикими и непонятными казались шумливые очереди в кассу за билетами, чтобы еще – в сотый раз! – посмотреть дурашливую комедию «Волга-Волга», на пыльных площадках полустанков еще танцевали под всхлипы гармошек солдаты с местными девушками, тут же влюблялись и расставались, чтобы больше никогда не увидеться.

Но иногда в теплых лирических сумерках слышалось:

– Кончай кину показывать! Будет вам вальсы раскручивать! Иль не слыхали, что пора всем драла от фрица давать?

– Да брось, – отвечали жители. – Лучше почитай сводки в газетах: на фронте без перемен, и до нас беда не дойдет.

– А ты вон тамотка пыль-то видишь ли?

– И что? Небось опять стада издали к Волге погнали.

– Не стада! Через час танки здесь будут…

Вольфрам Рихтгофен имел 1400 самолетов – больше половины всей авиации, которую Геринг держал на Восточном фронте, и вся эта армада, убивающая и завывающая, беспощадная и наглая, вихрилась теперь над нашими армиями в степи, где человеку негде укрыться от бомб, где ты всегда останешься виден. А на речных переправах – ад кромешный, все там перемешалось: автоколонны, коровы, медсанбаты, танки, повозки, лошади, пожитки беженцев и фургоны со снарядами… ад!

Алан Кларк, хороший английский историк, писал, что немецкие танковые колонны угадывались даже за 60 километров – это была чудовищная масса пыли, которая перемешивалась с дымом и пеплом горящих деревень, и это грозное облако, застилая горизонт, за ночь не успевало рассеяться над степью, а утром становилось еще плотнее, смешиваясь с новою тучей пыли. Зрелище гигантской армады танков и техники было, конечно, впечатляющим, и сами же немцы были не в силах сдержать своего восторга перед той могучей силой, что надвигалась на большую излучину Дона; войска вермахта двигались даже не по дорогам, которых почти не было, а катились прямо по гладкой степи (и фотография этой армады, которая лежит передо мною, действительно ужасает!).

«Это строй римских легионеров, – писали немецкие корреспонденты, – но перенесенный в XX век для укрощения монголо-славянских орд…»

Берлинская «Фёлькишер беобахтер» сообщала читателям, что русские отходят даже без выстрела (во что верить не следует): «Нам весьма непривычно углубляться в эти широкие степи, не наблюдая признаков противника…» Гитлер в эти дни ликовал, и Кейтель сказал Йодлю – как бы между прочим:

– В состоянии подобной эйфории наш фюрер был, кажется, только после падения Парижа… Заметили?

– Возможно, – согласился Йодль. – Из абвера, кстати, поступило сообщение: в Кремле сейчас настроение, подобное тому, что было летом прошлого года. Следует ожидать, что Сталин начнет изыскивать побочные контакты для нового Брест-Литовского мира с нами… на любых, конечно, условиях, лишь бы ему не потерять своего положения в кабинетах Кремля!

Верно, Гитлер так радовался успехам своего вермахта, что, сменив гнев на милость, сам же позвонил в Цоссен.

– Теперь с русскими покончено! – известил он Гальдера.

– Похоже, так оно и есть, – скупо отвечал Франц Гальдер. Несогласный с фюрером во многом, он сам уже заметил, что центр армии Паулюса уподобился клину, достаточно острому по форме, и что по мере продвижения к Волге его фланги слабеют, обнажаясь.

Об этом он из Цоссена и доложил фюреру.