Школа для толстушек

– Вы, Никита, очень осложняете мою жизнь! Ваше поведение выходит за границы порядочности и моральных норм. Никогда! Слышите? Никогда в отношениях с вами я не переступлю деловых рамок. Тому нет, не было и не будет оснований. Через две недели мы расстанемся навсегда. Пожалуйста, постарайтесь держать себя в руках. Не преследуйте меня! В противном случае у меня останется о вас самое неблагожелательное воспоминание.

С таким же успехом Ирина могла увещевать стол, стул или другой предмет мебели. Юсупов слышал только то, что хотел слышать.

– Две недели! – схватился он за голову. – Ничтожно мало! Я погиб! Ирина, смилостивьтесь надо мной!

– Да вы больны! Вам лечиться надо!

– Надо! – быстро согласился Юсупов. – И только вы можете меня спасти. Одно свидание! Ирина! Пойдемте сегодня в ресторан или на концерт в клуб бардов?

– Куда-а-а? Выйдите из кабинета! Я запрещаю вам входить сюда без приглашения!

Юсупов на запрет не обратил внимания. Через час он снова был у Ирины, с букетом цветов и предложением отправиться вечером в кегельбан.

Она швырнула цветы в корзину – поступок, которого никогда от себя не ожидала.

– Это чудовищно! Вы! Вы прилипчивый, как жевательная резинка!

– Обзывайте хоть чертом, хоть дьяволом.

– Поймите вы, наконец, что ваши усилия напрасны.

– Не факт. Вы плохо меня знаете. Давайте ближе познакомимся?

Ирина взяла в руки книгу и предупредила:

– Сейчас она полетит вам в лицо!

– Правда? – обрадовался Юсупов. – Вам так идет страстность! Как долго я был идиотом, не замечал такую женщину!

– Я не знаю, что делать, – обреченно вздохнула Ира и положила книгу на место.

– Погуляем в парке? – просительно заглянул ей в глаза Никита. – Один час? Полчаса? Десять минут?

– Хорошо, – смирилась Ирина, – но только не сегодня и не завтра. Я сама назначу день и время.

– Но через два дня слишком поздно, – торговался Никита. – Я не могу столько ждать.

Он вел себя как избалованный ребенок, требующий новую игрушку.

– У меня расписана каждая минута, но я постараюсь выкроить время, – пообещала Ира, чтобы только избавиться от него.

Ксюша заключила с Костиком договор. Наследство остается ей, Костик даже выдал расписку: «Я, Константин Александрович Самодуров, не претендую на полученное моей женой после моей смерти наследство в виде одного миллиона долларов США и загородного дома». Ксюша, конечно, понимала, что правомочность расписки равняется нулю. Покажи она кому-нибудь этот опус, на нее посмотрят как на умалишенную. Но Ксюша подхватила у юристов фразу «сей документ скорее джентльменское соглашение и моральный императив, чем юридическое обязательство».

– Это твой моральный императив! – потрясла Ксюша перед Костиком бумажкой. – Понял?

Костик не понял, но с готовностью согласился. Ксюша обязалась помочь ему связаться с людьми, которые вставят фитиль Наветову.

Только на первый взгляд Ксюшина задача – сказать пару слов кому надо – выглядела простой. Костик оставил о себе недобрую память. Его не любили за бахвальство, привычку выпячивать свое "я" и унижать других.

Пусть с оговорками, но в любом сообществе, в тюрьме или колхозе, ценятся люди верные, на помощь отзывчивые и душевно щедрые. Костик не только не обладал этими качествами, но был ходячим воплощением их противоположности. Его терпели, потому что он мог оглушить бьющей через край любовью к себе самому, не скупился на кутежи и вовлекал в загулы множество народу. Он не был ни бандитом с большой буквы, ни вором в законе, связи в криминальном мире имел обрывочные и непостоянные. С помощью Наветова стремительно выбился в богачи и был новым русским в его анекдотной ипостаси – недалекого ума прожигателем жизни.

Все это Ксюша подозревала, а вскоре окончательно утвердилась во мнении, продвигаясь по цепочке звонков и встреч к нужным людям. О покойнике, следуя народной заповеди, никто плохо не говорил, но и намеков ей хватило.

Хотя Ксюша немало смотрела по телевизору отечественных сериалов, где отъявленные бандиты разгуливают во фраках с бабочками, пьют шампанское из хрустальных фужеров и коллекционируют живопись, в глубине души она опасалась встретить разукрашенных татуировкой амбалов, с угрожающе растопыренными пальцами на одной руке и с кастетом в другой.

Прототипы, то есть бандиты в жизни, не походили на свое киношное воплощение, но и кулак с кастетом никто ей к носу не подносил. Ксюша встретилась с тремя «авторитетами» – немолодыми усталыми дядьками. Одеты они были не во фраки, а в хорошие костюмы, сидели за письменными столами, как чиновники. Внешне совершенно разные. Один толстый и лысый, как бильярдный шар, второй шклявый язвенник, третий незапоминаемо серый. Объединяло их выражение глаз. Когда такое появляется у бойцовских собак, тренировку и травлю прекращают: ясно, что псы не боятся вцепиться в горло противнику и не разожмут челюсти, хоть режь их на части, к боли они отупели.