Любовь и Рим

— Пошли отсюда, — быстро произнес Элиар, но девушка не услышала.

— Надо помочь, — прошептала она. Он удержал ее за руку.

— Их теперь десятки… на каждой улице.

— Ты не понимаешь! — Гречанка отчаянно замотала головой. — Я его знаю! Это… это…

Не закончив, она снова сделала попытку склониться над неподвижным телом, но Элиар опередил ее:

— Знаешь? Кто это?

— Друг моей госпожи, — поспешно произнесла она, в волнении ломая пальцы. — Потом я все объясню, а сейчас, прошу тебя, Элиар, я должна помочь…

— Тихо, — перебил он, пытаясь осмотреть рану. — В него метнули кинжал… скорее всего, наугад, и… очень удачно промахнулись.

— Рана не смертельна?!

— Нет. Но он потерял много крови. Вдобавок оружие может быть отравлено.

— И все-таки мы можем постараться спасти…

Элиар бросил на нее острый взгляд:

— …этого римлянина?!

В ответ гречанка молча сняла головную повязку и протянула ему. Еще раз встретившись с ней глазами, Элиар отвернулся, а в следующий момент рывком вытащил неглубоко сидевшее оружие. Голова раненого резко дернулась, и он остался лежать на земле, неподвижно распростертый, точно большая тряпичная кукла. Элиар, как сумел, перевязал рану, испачкав кровью свою одежду и руки. Тарсия помогала ему — в ее лице не было страха, только безумная надежда.

— И что теперь? — спросил Элиар.

Она кивнула на калитку. Он смотрел на девушку, как на помешанную.

— Если за ним гонятся убийцы, они поймут. Кровь… Тарсия мотнула головой. Может быть, не заметят. Темно.

— А там, внутри? Кто его примет?

— Я позову госпожу.

Элиар невольно усмехнулся. Женщины! Такая отчаянная смелость во имя… любви? Кажется, мужчины на подобное не способны. Он давно уже не был ни бескорыстным, ни безрассудным и все-таки, глядя в умоляющие глаза Тарсии, почему-то не мог отказать в ее просьбе.

Элиар похлопал раненого по щекам. Бесполезно: тот не проявлял признаков жизни. Тогда они с Тарсией подняли безвольное тело и потащили к калитке. Опустили на землю уже по другую сторону ограды, и гречанка быстро закрыла калитку на замок.

— Я не могу оставаться здесь, — сказал Элиар.

— Подожди немного! — взмолилась она. — Сейчас я приведу госпожу.

— Как ты пойдешь? Ты испачкалась в крови.

— Не очень сильно, — сказала Тарсия, — только руки. Я помою в фонтане.

Она бросилась к дому и в самом деле вернулась со своей хозяйкой. Когда Ливия приблизилась, Элиар поднял голову и не отрываясь смотрел на нее. Тарсия продолжала что-то сбивчиво объяснять, тогда как Ливия держалась очень спокойно. Однако при виде раненого у нее вырвался полувздох-полустон:

— Гай! — Но она тут же овладела собой и обратилась к Тарсии и Элиару: — Благодарю тебя и тебя…

Элиар поднялся с земли:

— Он придет в себя. Нужно только промыть рану, еще раз перевязать и уложить его где-нибудь…

— Луций в доме, — сказала Ливия, — в таблине, разбирает бумаги. Как раз сегодня я попросила позволения провести ночь в одиночестве. В мою комнату никто не войдет.

Тарсия потрясенно смотрела на госпожу:

— А если убийцы идут по следу?!

— Все равно. Сейчас подумаем о другом.

— Я не могу оставаться здесь, — повторил Элиар.

Ливия резко повернулась:

Боишься за свою жизнь? Сузившиеся глаза гладиатора полоснули Ливию презрительным ненавидящим взглядом, но он ничего не сказал. Между тем гречанка умоляюще прошептала:

— Нам не обойтись без твоей поддержки, Элиар! Прошу тебя, не уходи!

— Поднимите его, — приказала Ливия. — Я пойду впереди. Постараемся пройти незаметно.

Она взглянула на рабыню, и та впервые заметила, что глаза Ливий полны ужаса. Ее странно вытянувшееся лицо было очень бледно, тогда как на скулах явственно обозначились багровые пятна. Пытаясь унять мелкую дрожь, она то и дело до боли стискивала пальцы.

Предательски ярко светила луна, озаряя каждый камень, каждый листок на дереве. Ливия принесла покрывало, и они завернули в нее Гая, чтобы не закапать кровью плиты садовой дорожки и пол в доме.

Как им удалось пройти незамеченными? Должно быть, им помогали боги, а, быть может… что-то еще.

Крепко заперев дверь своей спальни, Ливия склонилась над Гаем. Было так странно видеть это бесконечно знакомое и в то же время казавшееся странно чужим неподвижное, желтовато-серое, как глина, лицо. Ливия принесла вино, уксус и чистые тряпки. Она была далека от мысли обратиться к Луцию и попросить его помочь, просто из человеколюбия и сострадания к такому же гражданину, патрицию, как и он сам. Никогда они не будут столь близки, чтобы она осмелилась пойти на это…