Обещание нежности

— Я не могла его об этом просить, — почти извиняющимся тоном прошептала девочка. — У него нет никаких связей в милицейской среде. Штатским людям всегда кажется, что все, кто ходит в форме, — это все одно и то же. А на самом деле у этих людей совсем разная работа, понимаешь? Мой папа — чиновник, обычный кадровик, только в погонах. Вряд ли он мог вмешаться в такую историю.

— Но он был у нас! — упрямо возразил Павлик. — Он говорил с родителями, они вместе составляли какие-то бумаги… Может быть, он ничего не говорил тебе, потому что не хотел обнадеживать тебя раньше времени? Да что мы мучаемся, ты спроси у него сама!

И Оля тем же вечером спросила. Отец спокойно выслушал ее запинающийся, торопящийся рассказ и недоуменно пожал плечами.

— Наверное, твоему другу это приснилось, — ласково сказал он. — Или, может быть, он принял желаемое за действительное? Если я не ошибаюсь, он только что перенес какое-то нервное заболевание. Похоже, это вообще у них семейное — неполадки с головой…

— Неправда! — вспыхнула Оля. — У Павлика с головой все в порядке. И у Андрея тоже не было никаких отклонений, я же хорошо его знала.

— А как же те истории, которые ты с таким вдохновением пересказывала маме? — насмешливо спросил Котов. — Что-то там про полеты, про способности передвигать предметы взглядом и прочая чепуха. Разве человек со здоровой психикой станет выдумывать такие небылицы?

— Это не небылицы. Павлик говорил мне, что Андрей и правда все это может, и я ему верю. Он никогда не врет. И сейчас он не врет тоже. Зачем ты ходил к Сорокиным?

— Ну, знаешь, с меня хватит, — вспылил отец. — Заруби себе на носу: я никогда не был у них дома. Я вообще незнаком с этой странной семейкой. И раз уж твой друг настаивает на своих нелепых выдумках — значит, у него тоже нелады с адекватным восприятием действительности. И он так же опасен, как и его братец. Кто его знает, что у таких людей на уме? Сейчас-то он тихий, а потом как возьмет в руки финку…

Он немного помолчал, точно принимая трудное решение, и наконец решительно объявил:

— Пожалуй, нам с мамой стоит изолировать тебя от этой ненужной дружбы. Со следующей четверти ты будешь учиться в другой школе. Конечно, ездить тебе придется подальше, но зато она даже сильнее твоей нынешней гимназии, и к тому же у нее заключены договора о сотрудничестве с лучшими гуманитарными институтами Москвы. Это как раз то, что тебе нужно… И не возражай, пожалуйста, как я решил, так и будет.

Вот так случилось, что в эту черную осень Павлик Сорокин потерял не только любимого брата, но и лучшую подругу, поверенную самых ранних секретов и тайн, первую свою трепетную, еще почти неосознанную любовь. В его жизни не осталось больше ничего.

Глава 12

Нельзя сказать, чтобы он сразу смирился со своим душевным одиночеством. С той же настойчивостью, с какой он по нескольку раз в день бегал проверять почтовый ящик в робкой надежде найти там весточку от Андрея, он искал и встреч с Олей — звонил, подкарауливал ее у хорошо знакомого ему подъезда, встречал у порога нынешней школы… Однако ее, еще недавно такую веселую и приветливую, точно подменили: она вела себя скованно, почти не поднимала глаз и всегда ссылалась на то, что очень занята — то занятия музыкой, то любимый балет, то много уроков… И в конце концов мало-помалу у Павлика сложилось твердое убеждение, что встречи с ним Оле в тягость. А потом и вовсе наступил день, когда он не смог отыскать ее ни по старому адресу, ни в новом школьном дворе: Василий Иванович Котов, заметивший, что дочь отдалилась от него и все время твердит матери о какой-то вине, какой-то неправде, каких-то странностях в истории с Сорокиными, не колеблясь ни дня, поменял квартиру и позаботился о том, чтобы найти их на новом месте оказалось почти невозможно.

Этот человек не собирался из-за пустяка, из-за какой-то дурацкой детской дружбы, ставить под удар свою работу, свою карьеру. Ведь Андрей стал главным выигрышем в его жизни: возможности этого парнишки оказались воистину неисчерпаемы, дельфины слушались его, как вожака стаи, — и рисковать результатами столь удачного эксперимента, заслуживающими чуть ли не Нобелевской премии, если бы только его работы можно было рассекретить, казалось Котову по меньшей степени неразумно.

Конечно, рано или поздно этот парень станет отработанным материалом; месяцы и годы, проведенные на сильнейших химических препаратах, работа на пределе человеческих возможностей вряд ли укрепят его здоровье. Но пока эксперимент только начинался, и Василий Иванович вовсе не хотел, чтобы дома, в Москве, ему трепали нервы, чтобы у него вертелся под ногами этот щенок, брат «объекта», напоминающий ему и его дочери обо всей этой некрасивой истории. Все чаще он подолгу был в далеком городке на Черном море, где действовала его лаборатория, объясняя жене свои участившиеся отлучки коротким словом: «Командировка!» — Котов уже искренне забыл о преступлении, на которое пошел, чтобы заполучить в свои руки Андрея Сорокина. И если бы кто-нибудь сказал ему, что ничто в жизни не остается безнаказанным и за все рано или поздно придется платить, он бы, наверное, искренне расхохотался в лицо такому проповеднику.