Черный лебедь

– Не боюсь я твою Женю, – повторила Майя. – И не думаю о ней.

Она не думала. Но верхняя часть одежды уже вся мокрая от воды, с лица стекают крупные капли.

– И не думай.

Я привлек Майю к себе:

– Думай только о нас. И я думаю только о нас. Мы будем жить здесь. В заводские дела я больше не лезу, проблемы не решаю. Будем жить здесь спокойно. Будем выращивать хлеб.

– Выращивать хлеб? – чуточку удивленно спросила она.

– Если б мы жили где-нибудь в Луизиане и у нас были бы чернокожие рабы, возможно, нам бы стоило заняться выращиванием хлопка. Но мы в России, у нас нет рабов, и мы будем выращивать хлеб, как это делали мои предки.

– Хлеб – символ жизни, – кивнула Майя. – И звучит так тепло и мягко. Мы будем жить здесь, мы будем выращивать хлеб. Ты даже не представляешь, как я счастлива.

Я смотрел в ее в глаза и не видел ни малейшего лукавства. Давно прошли те времена, когда Майя казалась мне воплощением легкомыслия и непостоянства. Она давно была серьезной женщиной – изысканной, ухоженной, но по-домашнему уютной. И, конечно же, любимой.

3

Я не мог поверить своим глазам. Майя вошла в библиотеку, а вслед за ней туда шмыгнул Макс, телохранитель моей племянницы. Огляделся по сторонам, как будто опасался посторонних глаз, и шмыгнул. А глаза были – «глазок» скрытой видеокамеры. Сама библиотека не просматривалась. И оставалось только догадываться, что Макс и Майя там делали.

– Первым вышел Макс. Через сорок две минуты, – бесстрастно сказал Гриша Хомутов. – Майя Дмитриевна покинула библиотеку через тридцать четыре минуты после этого.

Грише я доверял на все сто. И знал, что он никогда и никому не расскажет про этот инцидент. Даже под пытками не расскажет. Неоднократно убеждался в его преданности и непробиваемой крепости характера. Никому ничего не скажет. Но мне хватало того, что перед ним самим я чувствовал себя неловко. Кресло подо мной, казалось, превратилось в раскаленную сковородку.

– Я понимаю, что это не мое дело, но я обязан был доложить, – сказал он, безразлично глядя прямо перед собой.

– Это твое дело, Николаич, твое. Ты обязан выявлять предателей. Даже если это моя дражайшая супруга. Выпить хочешь?

Хомутов не пил вообще. Исключение делал лишь для меня. Да я и сам тянулся к бутылке в очень редких случаях. По праздникам мог выпить вина, а крепких напитков избегал. Но сейчас был как раз такой случай, когда возникшая пустота в нервах требовала крепкой высокоградусной заливки.

Мы выпили, но напряжения с меня это не сняло.

– Не хотел тебе говорить, но этот Макс уже подбивал клинья к Майе, – сказал Гриша. – Взгляды, мимика. Он вообще большой бабник.

– Так какого черта ты его держишь? – возмутился я.

– Специалист он хороший. Стреляет отлично, в рукопашном бою большой мастер. Но если скажешь, уберу.

– Скажу.

– В каком варианте?

– Пусть живет. Пинка под зад, и пошел к черту. Но сначала я с ним поговорю.

Но поговорить я с Максом не смог. Хомутов отправил за ним человека, его долго искали, но не нашли. А в библиотеку заглянуть никто не догадался. Поэтому я сам отправился туда.

Майя была одна – сидела за столом и собственными руками вправляла какую-то старую потрепанную книгу в новенький стандартный переплет. Когда-то стеллажи графской библиотеки ломились от книг. Но вся эта книжная сокровищница сгорела дотла еще в семнадцатом году. Майя же захотела если не восстановить, то наполнить библиотеку до нужного уровня. Устроила самую настоящую охоту за книжными раритетами. Само собой, я поощрял это ее увлечение и денег не жалел. Не надо было этого делать. Померк ее ангельский облик, я снова готов был навесить на нее постыдный ярлык, а на себя – ветвистые рога. В Москву она ездила – букинистические магазины, выставки редких изданий, антикварные аукционы. И все это бесконтрольно. Возможно, любовник у нее там, в Москве. Раньше я и мысли о том допустить не мог. Зато сейчас мысль об измене напрашивалась сама.

– Ну и чем ты тут занимаешься? – спросил я.

Майя сидела лицом к окну и боком ко мне. Услышала меня, вскинула встревоженно-удивленный взгляд.

– Вальтер Скотт, «Офицер, или Война Монтроза», типография Кузнецова, восемьсот двадцать четвертый год. Этой книге цены нет.

– А где просто скот? – спросил я.

– Извини, но я тебя не понимаю. И что за тон? – возмущенно спросила она.

– Макс где?

– Какой Макс?