Рената Флори

– Я люблю вас сразу же, как только увидел в первый раз, – сказал он. – Каждое ваше движение и ваш необыкновенный взгляд… Это сразу так получилось. Я никогда не думал, что такое может быть с людьми.

Когда он увидел ее в первый раз, она осматривала больную и ей было совсем не до какого-то долговязого парня, который неловко топтался рядом. И какой у нее тогда был взгляд? Рената и не помнила даже. Уж точно, что самый обыкновенный.

Но у него, у него сейчас!.. Взгляд, которым Винсент смотрел на нее, переворачивал душу, взрывал сердце, заставлял забыть обо всем, что стало в ее жизни привычным, обязательным, обыденным, само собою разумеющимся.

Ей показалось, что он всю ее переделывает сейчас своей любовью, меняет ее физический состав; наверное, если бы взять у нее сейчас анализ крови, эритроциты были бы совсем другие, чем до встречи с ним.

«Да ведь и я люблю его. – Рената почувствовала, как счастье растет в ней, растет, заполняет всю пустоту, которая образовалась у нее внутри за целую жизнь. – Я люблю его, и нет ничего важнее».

Она хотела обнять его, поцеловать. Но не сделала этого, потому что хотела видеть его глаза, всего его отчетливо хотела видеть, когда произнесет то, что само рвалось у нее изнутри.

– Я люблю вас, – повторяя каждое его слово – а какие еще могли быть у нее отдельные, не его слова? – сказала Рената. – Это может быть с людьми. Это есть. С вами и со мною.

Часть вторая

Глава 1

«Надо было все-таки встать… Задернуть шторы… Поленилась, и вот…»

Все это проплыло у Ренаты в сознании медленно, легко, как облака плывут по летнему ясному небу. Да и не в сознании плыли у нее эти мысли, а в том блаженном веществе, которым заменяется сознание во время счастливого сна.

И хорошо, что вечером, то есть ночью уже, она поленилась вставать, чтобы поплотнее задернуть шторы. Вот теперь, утром, она и проснулась от того, что солнечный лучик защекотал ей нос, а когда открыла глаза – недолго она выдержала это щекотание, улыбнулась и открыла глаза, – да, когда открыла глаза, то сразу увидела лицо Винсента рядом с собою на подушке, и сразу же ей захотелось не улыбаться даже, а в голос смеяться от счастья.

Он спал крепко, погружен был в сон глубоко, но при этом лицо его сохраняло все черты той трепетной серьезности, которая была присуща ему во время бодрствования, составляя самую сущность его натуры.

Капельки пота блестели у него на лбу. Они почему-то выступали всегда, когда он спал.

«Надо бы ему обследоваться, – подумала Рената. – Ничего в таком поту нет хорошего. Это даже тревожно».

Но счастье ее было так велико, что не оставляло в сердце места для тревоги. И вообще ей даже в мыслях не хотелось этой роли – взрослой мудрости, которая опекает юную трепетность.

Никакой взрослости она в себе больше не ощущала. Тяжесть лет слетела с ее плеч, пустота обыденности выдулась у нее изнутри. То, что она лишь смутно почувствовала, когда Винсент впервые сказал ей: «Я люблю вас» – вот эта перемена всего физического состава организма. Теперь стала для нее совершенно очевидной.

Рената хотела вытереть капли пота у Винсента со лба, но не стала – побоялась его разбудить.

Солнечный луч трепетал на подушке совсем рядом с его головой, тени от ресниц становились от этого глубокими, абрис лица – еще более выразительным, чем обычно, хотя более, Ренате казалось, уже и быть не могло.

Она зажмурилась. Неужели это происходит с нею? Это любимое лицо на расстоянии вздоха, и ресницы вот-вот дрогнут, встрепенутся…

Ее телефон, лежащий на полу у кровати, задрожал и разлился звонкой мелодией. Рената бросила на трубку подушку и, вскочив с кровати, прямо в подушке вынесла ее из комнаты в кухню. И почему не выключила с вечера? Вечная ее привычка всегда быть в поле досягаемости! Зачем она ей теперь?

– Мам, – сказала Ирка, – может, их все-таки уже посадить? Подпереть спину подушками, и пусть сидят. Ну сколько они лежа будут есть, как придурки?

Дочь так и не приобрела привычку сначала здороваться, а потом уж начинать разговор. Рената ругала ее за это, но потом махнула рукой. Самой-то ей эта Иркина бесцеремонность была даже приятна: создавалась иллюзия, что они расстались не два года назад, а сегодня утром, и что их разделяет не океан, а лестничная площадка.

– Не спеши, Ира, не спеши, – ответила Рената. – Не торопи события. Вот сядут сами, тогда и будут сидя есть. И при чем здесь придурки? В подушках сидеть – тоже, знаешь ли, большого ума не надо.