Рената Флори

Рената улыбнулась сквозь слезы, несмотря даже на ошеломление, которое вызвало у нее Винсентово решение. Какие у него, оказывается, в самом деле детские были опасения! Могла ли она думать о нем как о ребенке?

«Но, возможно, я беспокоюсь напрасно. Ведь мне самому кажется, что ты намного младше меня, и я сам чувствую такое желание тебя защитить, как будто ты совсем юная девушка. И я не ошибаюсь – в тебе действительно есть очень юное, и это в тебе самое главное. Поверь мне, иногда я бываю очень проницателен по отношению к людям. Наверное, потому что я все-таки не очень плохой режиссер.

Но я слишком многословен. Извини меня за это. Это совсем не надо. Я люблю тебя – надо только эти слова.

Я пошлю этот конверт моей матери в Амстердам. Я не хотел бы, чтобы ты нашла его, если со мной все будет в порядке. Если со мной что-нибудь случится, то моя мать, конечно, приедет в Москву. И тогда она привезет этот конверт для тебя».

Рената стояла в оцепенении. Ей казалось, что она слышит голос Винсента.

«Но как же так?.. – растерянно подумала она. – И когда же его мать сюда это письмо положила?»

В сущности, это не имело значения. Может быть, в те дни, когда приезжала, чтобы увезти тело своего сына домой; Рената не помнила, как сама она провела те дни. А может, мать Винсента приезжала из Амстердама еще раз, уже в то время, когда Рената была в Петербурге.

Все это было неважно. Рената не сознавала сейчас даже смысл Винсентова письма и тем более смысл бумаги с водяными знаками, которая лежала в конверте вместе с письмом. Она как наяву слышала только его голос – эти нежные, чуть смущенные интонации.

Осознать же смысл произошедшего ей еще только предстояло.

Глава 8

Рената проснулась рано, и это было совершенно ни к чему. Поезд уходил только к вечеру – она собиралась взять билет на скоростной экспресс.

Так что незачем ей было рано просыпаться. Все равно предстояло как-то протянуть время до отъезда.

Рената боялась, что ночь в этой квартире окажется для нее тяжелой. Все-таки здесь даже стены были пронизаны воспоминаниями, которые теперь должны были бы восприниматься ею как мучительные.

Но ничего подобного она не чувствовала. Даже наоборот, всю ночь ей снилось что-то легкое и ласковое. Как слова Винсента в письме – ведь они тоже не доставили ей боли.

Рената снова зажмурилась, потянулась и попыталась вспомнить, что же было там, во сне. Вспомнить этого она не смогла, но не расстроилась, а только улыбнулась: потом вспомнится.

Раз уж предстояло как-то проводить время, лучше всего было выйти на улицу. День выдался солнечный, и ей явно полезна была сейчас такая прогулка. То есть не ей, конечно, а ребенку.

Ехать в центр города не хотелось, и она пошла в Братцевский парк, который находился рядом с домом. И это тоже было ново для нее – то, что она не боится идти туда одна, хотя они с Винсентом часто гуляли в этом парке, и его дорожки, его деревья были поэтому так же пронизаны воспоминаниями, как пронизаны ими были стены в их недолгом общем доме.

Парк был единственной старинной частью этого спального района. Судя по усадебному дворцу, да и по живописному расположению всего парка – на высоком склоне над рекой Сходней, – когда-то здесь было загородное имение, и принадлежало оно какому-нибудь весьма состоятельному дворянскому семейству. Это было понятно уже по тому, с каким вкусом был выстроен дворец; у Ренаты, как и у любого жителя Петербурга, глаз на такие приметы был наметанный. Но все-таки каждый раз, когда они с Винсентом гуляли здесь, она не забывала ему сказать, что с Летним садом этот парк, конечно, не сравнить. Он не спорил – только улыбался и сжимал ее руку.

И вот теперь она шла по центральной аллее Братцева одна. Осенние листья светились у нее над головой, а легкие их тени играли под ногами.

«Как странно совпало, – думала Рената, наступая на эти нежные тени каким-то непредсказуемым, но не случайным порядком. – Ведь я что угодно могла предполагать про эту квартиру, только не то, что она оставлена мне. Да еще вот так, с документом… Зачем Винсент все-таки это сделал? – И тут же она ответила себе: – Да ведь он сам об этом написал. Как он написал, так и есть».

Это была правда. Винсент никогда не говорил того, что не считал правдой. Во всяком случае, ей – никогда.

«В самом деле он странный, этот город, – подумала Рената. – Не зря я сразу те слова вспомнила – про странноприимный дом. Потому он меня в этот раз так легко и принял! – вдруг догадалась она. – Ну да, я ведь теперь тоже странность, и еще какая!»