Уравнение со всеми известными

— Ты их видела? — спросила Вера. — Что они сейчас делают?

— Бегают по комнате, — рассмеялась Анна. — Спят, естественно. Педиатр их уже смотрела. Все рефлексы в норме, никаких отклонений. У мальчика такое выражение лица, — Анна насупила брови, зажмурила глаза и вытянула губы трубочкой, — недовольное, строгое. А у девочки губка вперед — капризуля будет.

Вера и Костя переглянулись — им страстно хотелось увидеть детей.

— Даже речи быть не может. — Анна угадала их мольбу. — Мы специально не делали палат, где матери лежат с ребенком. За тобой, Вера, самой сейчас уход нужен. А там, в детской, постоянно врач и сестра находятся. И ты и дети должны по меньшей мере пять часов отдыхать. Костя, ты меня понял? Пойдем, пусть Вера поспит.

Костя наклонился к жене, прошептал ей что-то на ухо, поцеловал и снова принялся шептать.

— Костя! — позвала Анна. — Дай ей отдохнуть.

Анна смотрела на них с завистью. Переживая из-за Веры, она сама почувствовала природную женскую тягу — выносить и родить ребенка. Тело, сознание вспомнили удивительное ощущение беременности — отрешенное упоение собственной значимостью, словно ты хранишь и вынашиваешь самые главные секреты мира. Она даже толком не видела, как рос Кирюша. Она не имеет права поддаваться инстинктам. У нее есть дети. Все. Хватит.

— Все, Костя, хватит, — сказала Анна. Они вышли в коридор. Костя уговаривал одним глазком глянуть на детей.

— Ты нахально используешь мое и собственное служебное положение! — отрезала Анна. — В клинике только и разговоров о том, как доктор Колесов, такой всегда сдержанный и строгий, носится с выпученными от страха глазами.

— Ань! Ну две секунды! Только глянуть! — канючил Костя.

Его совершенно не волновало, что думают о нем окружающие. После бессонной ночи и ужасных волнений — в какие-то моменты он проклинал свое семя, которое заставило Веру так мучиться, не хотел никаких детей, а только ее, живую и здоровую, — после ошалелого счастья, когда он увидел их — крохотных, мокрых, совершенно равнодушных к свету, на который они явились, почувствовал к ним животную, звериную привязанность, стремление охранять, беречь, зубами рвать любую угрозу, — после всех этих переживаний его не беспокоило ничто чужое, инородное — мнения, взгляды, сплетни, желания или нежелания.

Это было необъяснимо, но это было! Сорок недель назад две его маленькие клеточки с хвостиками безо всякого Костиного конкретного задания оплодотворили две другие клетки, Верины, гораздо большие, — сперматозоид рядом с женской клеткой выглядит как теннисный шарик рядом с арбузом. На этом его, Костино, дело было закончено. Но сейчас он чувствует себя покорителем вселенной. Он никогда и ничем так не гордился, как этими детишками, его распирает от чувств, названия которым он даже не может подобрать, ему кажется, что он сам выносил и родил своих детей. Мальчика и девочку!

В кроватках детской палаты лежали девять младенцев.

— Мои третий и четвертый, — сказал Костя шепотом с порога. Дальше его не пустили.

— Четвертый и пятый! — рассмеялась дежурная сестра.

— Да? — разволновался Костя. — А бирочки на них есть? А кто девочка, а кто мальчик?

Сестра открыла рот, чтобы пуститься в объяснения, но Анна решительно воспротивилась и вытащила Костю за дверь.

— Теперь я понимаю, — сказала она, — почему многие мужчины напиваются вдрызг после рождения детей. Они просто трогаются умом. Когда родилась Дашка, Юра с друзьями попали в вытрезвитель. Ты домой поедешь?

— Что ты! Через пять часов можно будет подняться к Вере, принесут детей, она первый раз будет их кормить.

— Значит, вытрезвитель отменяется. Но я могу тебе налить рюмку коньяку у себя в кабинете. Давай выпьем за Верино здоровье и здоровье детей?

Она вышла на минуту в приемную, чтобы дать поручение Насте, а когда вернулась, Костя спал, сидя на диване и свесив голову на грудь. Анна подняла его ноги, положила на диван, под голову подсунула свое пальто. Костя заливисто всхлипнул и захрапел.

Мужики облюбовали диван в ее кабинете. Так и норовят завалиться на нем спать.

Глава 4

Хлопоты и переживания, связанные с рождением двойняшек Колесовых, отвлекли Анну от печали, но полностью погасить не смогли. Дом, в котором Луиза Ивановна была самым незаметным человеком, с ее кончиной осиротел. Всем не хватало присутствия доброй тихой бабушки. Уже не откроешь дверь, не увидишь ее, снимающую очки и откладывающую в сторону книгу, не встретишь родной взгляд — с чем ты пришел, мой хороший?