Капкан супружеской свободы

Он тяжело опустился на скамью, стоящую рядом, - так уже было, и не однажды, нашептывала ему память, - и бездумно уставился на кресты. Снег повалил снова тяжелыми, грузными хлопьями, он бил в лицо, залеплял глаза. Но в душе было настолько пусто и холодно, а сердце с такой силой сковало морозным страхом, что мужчина уже не чувствовал внешнего холода и не пытался думать о том, как он попал на старое кладбище, кого искал здесь и почему заранее знал о распахнутых глазницах могил…

Чей-то взгляд уперся ему в затылок, и он вспомнил: и это тоже было. Словно ему приставили к затылку холодное дуло пистолета; чужое внимание сверлило спину, покрывало тело колкими мурашками, и надо было наконец обернуться, закричать, сбросить с себя кошмарное оцепенение, но не было сил. И еще - смелости. Стыдно признаться, но отвести глаза от той точки, к которой они прикипели, казалось равносильным самоубийству. Липкое чувство ужаса, животный инстинкт самосохранения заставляли его теперь не шевелиться, замереть и будто слиться с окружающим снежным фоном - лишь бы не видеть ничего еще более страшного и окончательного…

Мужчина наконец резко дернулся и, почувствовав отвращение к самому себе, на миг зажмурился. «Я все равно не успею обернуться, - монотонно проговорил он вслух, и ветер снова грянул у него в ушах мрачной своей симфонией. - Такое тоже было, я помню. И все закончится, как только я смогу пошевелиться. Но разве я не хочу, чтобы все это кончилось?»

И наконец, призвав на помощь мужское свое самолюбие и душевные силы, он обрушил их, подобно огромному кулаку, на собственные оцепенение и малодушие, рванулся всем корпусом, обернулся и успел зацепиться глазами за незнакомое лицо с разбегающимися мелкой вязью морщинами и тусклыми старческими глазами, глядящие на него с невнятным упреком. Он вскрикнул, захлебнулся, закашлялся от хлынувшего в горло колкого снега, уцепился зубами за ледяной воздух - и все действительно кончилось.

Часть первая. В Москве…

Глава первая. Дома

Алексей проснулся, как всегда, мгновенно. Потянулся гибко и упруго, сбросил с себя махровую простыню, вскользь удивился тому, что сердце почему-то колотится нервно и ускоренно, словно после долгой пробежки, - и тут же вспомнил. Рывком сел на кровати, потянулся за сигаретой и, забыв прикурить, уставился глазами в одну точку.

Сколько времени он живет с этим кошмаром? Три года? Пять?… Он не смог бы, пожалуй, точно определить, иной раз казалось, что кладбищенский сон снится ему всегда, чуть ли не с юности, но математические расчеты были здесь ни при чем. Важнее было то, что каждый раз после этого сковывающего его изнутри смертельным холодом сна Алексей просыпался с ощущением дисгармонии и неправильности собственной судьбы, с чувством, будто чего-то не понимает, не знает и не делает, а если и делает, то неправильно… Постыдное воспоминание о том безумном страхе, который он всякий раз испытывал на ирреальном зимнем кладбище, портило настроение. А не думать о нем - ну, никак не получалось. Так же, как и простить себе того, что до сих пор не решался во сне обернуться, ощущая смертельное дыхание за спиной и сверлящий взгляд неизвестного…

Но ведь сегодня-то обернулся! И что же? Единственное, что мог припомнить, - это впечатление древности, пахнувшей на него с незнакомого старческого лица, источавшего не угрозу, но напряженное ожидание и немой вопрос… Тайна осталась тайной, а кошмар - по-прежнему кошмаром.

Алексей машинально стиснул зубами незажженную сигарету с такой силой, что у него свело скулы. Неужели ж это никогда не кончится?! И что, черт возьми, этот сон может означать - предчувствие? предзнаменование? Или просто нервы разгулялись?…

Он не услышал тихих шагов по ковру - настолько глубоко погрузился в собственные мысли, и лишь когда мягкие теплые ладони сзади закрыли его глаза и легкий завиток коснулся щеки, а знакомый голос негромко произнес: «Проснулся, соня?» - вот тогда Алексей сумел сбросить оцепенение и улыбнуться склонившейся над ним жене.

– Ты давно встала? - спросил он привычно и ласково, как всегда замечая в себе после этого странного сна щемящую, чуть испуганную и виноватую нежность к жене.

– Давно. - Ксения усмехнулась. - Ты же знаешь: сегодня у нас масса дел, суета, сборы, звонки… К тому же последняя наша совместная суббота перед разлукой, так что хотелось бы побаловать вас с Таткой какими-нибудь кулинарными изысками. Да ты, наверное, уже и сам чувствуешь? - И она многозначительно кивнула в сторону кухни, откуда в распахнутую дверь спальни струились умопомрачительные запахи свежесмолотого кофе, ванили с корицей и горячих домашних пирогов.