В плену страстей

Но загвоздка в том, что пока ей и в голову не могло это прийти. Одна эта мысль казалась невозможной. И по этой самой причине она не хотела, чтобы кто-то заинтересовался ею. Особенно такой хороший человек, как Ричард Саксонби.

Она познакомилась с ним на одной из вечеринок, которые частенько устраивала Имоджен. Алекса старалась избегать таких сборищ, но как-то Имоджен все-таки удалось ее заманить. Алекса сразу догадалась, ради кого ее пригласили, когда за столом Ричард оказался рядом с ней. Она не могла не признать, что Ричард действительно приятный в общении, веселый и хорош собой.

Но он не Гай де Рошмон!

«Никто с ним не сравнится!»

Но Гая никогда не будет с ней рядом. Ее будущее – без него, и ничто на свете не в силах это изменить.

«Я должна преодолеть свою любовь к нему! Должна!»

Сердце сжималось от боли. До тех пор, пока она не сделает над собой усилие, чтобы по-иному устроить свою жизнь, она неизбежно будет продолжать «вытирать слезы».

Алекса подняла голову.

– Хорошо, – сказала она. – Я стану встречаться с Ричардом.

– Наконец-то. Слава богу! – с жаром воскликнула Имоджен.

Гай здоровался с гостями. Как все это знакомо! Привычные приветствия, гладко обкатанные фразы… А подсознательно он боролся – вот уже четыре месяца боролся – со своими страстями.

Самообладание всю жизнь было его оружием, давало ему возможность работать и было так же необходимо, как дыхание. Благодаря железному самообладанию ему удавалось управлять монстром под названием «Рошмон-Лоренц», нести груз ответственности, доставшийся ему в наследство. Он улаживал не только бесконечные проблемы, связанные с выживанием и процветанием банкирского дома в неустойчивом новом столетии, но и более утомительные – личные, – которыми его заваливали почти все представители клана.

Господи, сколько же у него родственников! Он мог бы всю жизнь разъезжать по Европе – да и не только по Европе – и постоянно присутствовать на днях рождения, свадьбах, крещениях и похоронах. Его присутствие рассматривалось как само собой разумеющееся. Это было непреложным правилом, и если он несколько раз пропускал подобные «мероприятия», то на него обижались. Он поощрял тех родственников, которых считал успешными, и они строили дальнейшие честолюбивые планы, что вызывало досаду у тех, кто, по его мнению, не проявил достаточной эффективности в своей деятельности.

А что говорить о бесконечных стычках между разными ветвями клана, каждая из которых стремилась занять главенствующее место? К тому же не всем нравилось, что бразды правления перешли в руки столь молодого человека, пусть он и сын представителя самой старой семейной ветви. Ведь есть кузены и постарше! Но преданность Гая интересам клана, его трезвый ум и удивительная способность предвидения доказали, что он достойный сын своего отца, и теперь его место как главы финансовой династии ни у кого не вызывало сомнения. Также считалось непреложным то, что он будет продолжать защищать благосостояние Рошмон-Лоренцев, где и когда это потребуется.

В том числе и при помощи женитьбы.

Он скосил глаза.

Луиза стояла рядом с ним – стояла неподвижно. Поток людей в большом зале то прибывал, то убывал. Гай то и дело здоровался со знакомыми, а Луиза выглядела смущенной, почти ничего не говорила. Гай принимал во внимание ее молодость и неопытность, понимал, что она не привыкла к официальным приемам, но это не означало, что ей не придется научиться искусству общения и приобрести уверенность, поскольку ей предстоит стать его женой.

Луиза, несомненно, вызывала живейший интерес у всех, кто его знал, так как это было ее первое появление в Лондоне как его невесты, и впервые без родителей. Гаю удалось от них избавиться, и Луиза остановилась на уик-энд у подруги по колледжу. Гай предпочел бы, чтобы она вообще не появилась на приеме – ясно, что для нее это испытание, – но, с другой стороны, ей надлежит привыкать к новой жизни, раз уж она выходит за него замуж, привыкать к нескончаемой круговерти приемов, которые ей придется посещать, а также давать самой. Так что будет лучше, решил Гай, если сразу покончит с опекой Генриха и Анна-Лизы. Лучше и для нее, и для него.

В глазах Гая промелькнуло уныние. Приезд в Лондон еще раз напомнил ему, от чего он отказался. Перед глазами возник орел, парящий над величественными вершинами Альп. Тогда он был охвачен тоской оттого, что не может вот так же, как орел, воспарить ввысь, свободный и ни от кого не зависимый.