Нелегкое счастье

Резким движением он скинул с себя пиджак. От яростной страсти в его глазах Линн бросило в дрожь. Его пальцы завладели ее высокой прической. На мраморный пол полетели шпильки, и длинные пряди волос упали на плечи, окутав шею.

— Линн… — Хриплый голос о чем-то молил. Она тронула пальцем жилку, бившуюся у него на скуле. Сойер прижался губами к ее запястью. Линн почувствовала, как пламя желания разлилось по телу.

Его руки проникли под подол платья и ласкали ее бедра. У нее перехватило дыхание. Пальцы, оставившие пылающие следы на бедрах, теперь исследовали шелковые трусики. Длинные пальцы ласкали обнаженную кожу с такой нежностью, что Линн медленно таяла.

Сойер нежно покусывал мочки ушей, губы, шею. Он подталкивал ее назад до тех пор, пока ее каблуки не уперлись в первую ступеньку лестницы. И он заставил ее сесть. Ослабевшие ноги не сопротивлялись. Грубый ворс ковра на лестнице царапал нежную кожу. Сойер спустил ее трусики, встал на колени между ее ногами и начал расстегивать пряжку у себя на поясе. Линн вцепилась ногтями в ковер и думала только об одном: лишь бы не сойти с ума.

Она понимала, что сейчас произойдет, если не положить конец этому безумию. Ей следовало остановить его. Но все ее тело подрагивало в радостном предвкушении. Впервые за многие годы она чувствовала себя женщиной.

Линн не остановила его.

Вместо того чтобы отталкивать Сойера, она тянулась к нему, помогая спустить брюки.

Руки Сойера обнимали ее бедра. Он подтолкнул ее назад, на застланную ковром лестницу, и занялся ее ртом, целуя с жаром и одержимостью, окончательно отнимающими разум.

Совсем не больно, эхом прозвучал удивленный голос в ее голове. Он продвигался все глубже, подталкивал ее на вершину холма, пока она не достигла пика и не полетела вниз в свободном падении. Какое незнакомое ощущение.

Пораженная, она впилась ногтями в твердые мышцы его ягодиц и обвила ногами его тело во время невольных судорог. Он прижался к ее шее и простонал ее имя в пульсирующую жилку.

Когда он достиг кульминации, она почувствовала невероятную усталость. С одной стороны, испепеляющий жар его тела, а с другой — твердая лестница. Их натруженное дыхание эхом отдавалось в двухэтажном холле. Линн еще парила в тумане случившегося. Она припала губами к его горлу и пробовала соленый привкус кожи.

Положив руку на бухающее сердце Сойера, она искала разгадку произошедшего. Почему сейчас, с Сойером, каждая клетка ее тела пульсировала жизнью? Сердце бодро стучало, несмотря на изнеможение, исчезла вялость, мучившая ее годами. Секс с Бреттом — если это можно назвать сексом — никогда так не возбуждал ее, как это отчаянное совокупление с Сойером. Даже в разгар безумия Сойер стремился доставить ей наслаждение. Но еще раньше, чем Линн пришла в себя, ею завладели угрызения совести.

Боже милосердный, что она наделала?

Придя в себя, Сойер ужаснулся. Что он наделал? Угрызения совести ударили его в сердце острым кинжалом. Как он мог воспользоваться тяжелым состоянием скорбящей вдовы брата? Пошатываясь, он встал. Ноги подгибались. Боже, как стыдно за потерю контроля над собой. Он поспешно натягивал брюки и чуть не искалечил себя, в спешке застегивая молнию. Сойер даже выругался. Она отшатнулась и закусила нижнюю губу.

— Прости, Линн. Это не должно было случиться, — произнес он глухо.

Стараясь смотреть куда угодно, только не на него, Линн встала и натянула подол платья на длинные ноги. Дрожащими руками разгладила золотистые волосы.

Он сжал руки в кулаки, борясь с желанием помочь ей уложить шелковые локоны. И тут же проследил за ее потрясенным взглядом: черные трусики на белом мраморном полу перед парадной дверью. Презрение к себе обожгло Сойера. Он потерял контроль над собой и овладел вдовой брата, будто какой-то ополоумевший насильник.

Осел! Идиот! О чем ты думал?

— Ничего, Сойер. Мы оба страдали. Нам было необходимо забыться хоть на мгновение. Больше такое не случится.

— Ты хочешь забыть это? — Невозможно. Разве он сможет забыть шелковистость ее кожи? Сладость ее рта? — Если ты не принимаешь контрацептивы, желание забыть может быть не лучшим выбором. Я не предохранялся. Прости. Если это может служить утешением. Раньше я никогда не вел себя так.

Она закрыла глаза. Тонкое черное платье обрисовывало каждый волнующий изгиб тела. При прерывистом дыхании поднимались и опускались груди. Этого трудно было не заметить.