Трудное примирение

— Сейчас тоже?

— Нет, конечно. — Она покраснела. — Извини. Я сошла с ума, да?

— Это просто воспоминание. К тебе возвращается память.

— Ты думаешь? — Она успокоилась, хотя ее поразил его холодный тон и жесткий блеск в глазах. — Но почему я так испугалась?

— Тебя напугала внезапность этого воспоминания, — мягко заверил он. — Наверняка это не слишком приятно.

Перелет занял два часа. Наедине они не оставались, в салоне кроме них находились стюард со стюардессой, два охранника, какой-то подобострастный тип из его служащих, который записывал каждое произнесенное Люком слово, а под боком у него пристроилась элегантная секретарша, достававшая, подававшая и убиравшая всевозможные документы. И самое неприятное заключалось в том, что стоило Кэтрин бросить взгляд на кого-то из них, как все они тотчас отводили глаза, точно от зачумленной.

Устав от одиночества, Кэтрин обратилась к стюардессе:

— Нет ли у вас какого-нибудь журнала?

— Извините, мисс Пэрриш, но на борту нет ни журналов, ни газет, — ответила стюардесса натянуто, избегая смотреть в глаза. — Может, хотите позавтракать?

— Спасибо.

Довольно странно, что в самолете не оказалось даже газет. Однако это ее слегка кольнуло. Рано или поздно придется признаться Люку, что она страдает дислексией. От этой мысли она поежилась. Она совсем не собиралась водить его за нос. Просто это получалось само собой.

Если на горизонте возникало меню, то он все заказывал для нее сам. Он привык, что она не записывает, а просто запоминает то, что просят ему передать, и был на удивление терпелив, когда она забывала какие-то частности. Он никогда не удивлялся тому, что так редко видит ее с книгой в руках. Как-то она купила одну и оставила на виду, но он даже не спросил, о чем она. Так зачем ей новые неприятности?

Ей вспомнилось, сколько раз в школе ее корили за глупость, прежде чем выяснилась ее болезнь. Ей вспомнились все потенциальные приемные родители, которые шарахались от нее, едва услышав про дислексию, ошибочно полагая, что с ней будет куда сложнее, чем с любым другим ребенком. Ей вспомнились люди, которые относились к ней так, будто она неграмотная. Если Люк узнает, что собирается взять в жены женщину, для которой напечатанное слово всего лишь пятно неразборчивых значков, он вполне может передумать.

Когда они приземлились в Риме, он сказал ей, что дальше они полетят на вертолете.

— А в какой гостинице мы остановимся? — поинтересовалась она.

— Ни в какой, — ответил он. — Мы приехали домой.

— Домой? — переспросила она. — Ты что, купил дом?

Люк небрежно махнул рукой.

— Погоди — и сама увидишь.

— Я ведь там еще не была, да? Значит, я про него не забыла?

— Ты еще никогда не бывала в Италии, — успокоил он ее.

Вертолет ей страшно не понравился, и она потребовала, чтобы ее посадили на заднее сиденье, наотрез отказавшись наблюдать виды с птичьего полета, которые Люк горел желанием ей показать. От шума мотора и от головной боли ее замутило. Она склонила голову и подняла, только когда они опустились на твердую землю.

Люк вывел ее на воздух.

— Тошнит?

— Тошнит, — сглотнула она.

— Как же я не подумал!.. Но мне так хотелось, чтобы ты увидела «Кастеллеоне» с высоты. — Они шли от вертолета, и он вдруг мягко повернул ее за плечи. — Вот довольно хорошая точка обзора. Ну, как тебе?

Если бы он ее не поддерживал, она могла бы грохнуться — такой потрясающий вид открылся ее глазам. «Кастеллеоне» был настоящим сказочным замком, окруженным лесом башенок и шпилей, на фоне густо поросших лесом холмов. Лучи послеполуденного солнца рассыпались мириадами бликов в сверкающих окнах и отбрасывали неподвижное отражение каменных стен молочного цвета на поверхность усыпанного кувшинками водяного рва. Надо было лучше ее подготовить. Ей следовало бы представить себе нечто огромное и, поскольку это связано с Люком, необычайное. Для истории у него не оставалось времени, но что, кроме аромата древности, могло заставить его приобрести себе столь грандиозное и великолепное жилище?

— Когда я на него наткнулся, он не продавался, и таким симпатичным он тоже не был…

— Симпатичным? — возмутилась она, когда вновь обрела дар речи. — Он великолепен. Он, наверно, стоит целого состояния.

— Денег у меня хватает, на что же их еще тратить? — Он легко потрепал ее волосы. — Он входит в число памятников архитектуры, а это чертовски хлопотно. Перестройка разрешена только в плане реконструкции. А эксперты — самый несговорчивый народ. За это время я уже много раз успел пожалеть, что стены не обрушились в этот ров с конфетной обертки.