Под каблуком у синего ботинка

Аня какое-то время молчала, слушая мужские разговоры, потом усмехнулась.

– Ладно, не переживайте. Я придумала – дам родителям кое-какую безопасную наводочку. Пусть пока с этим разбираются, а там, глядишь, и с другим прояснится. Давайте лучше думать, как нашей матушке моего супруга приподнести.

– Ой, да что тут думать! – отмахнулся Данила. – Ты, Анют, будто не знаешь – нашей маме нужен герой! Чтобы шашка наголо, чтобы за женщину под пули, а за любимую тещу – под танк. Вот и расскажите уважаемой Клавдии Сидоровне красивую легенду – мол, ты, Анюта, шла ночью одна…

– Что это я одна по ночам рыскать буду? Я все ж таки как-никак, а порядочная женщина! – обиделась сестра.

– Да ради бога, кто тебя твоей порядочности лишает? Ты, например, по служебным делам шествовала.

– Ну?

– А на тебя напали! И тут откуда ни возьмись – Вовчик!

– Вот радость-то! – не удержался зять.

– Ну а дальше уж сами додумаете – скольких ты там на месте уложил, спасая любимую супругу, – подвел итог Данила и запихал в рот булочку с маком.

Аня неуверенно покачала головой.

– По-моему, сомнительная затея.

– Да ну, чего сомнительная? Клавдия Сидоровна просто млеет, если пахнет криминалом. Можно попробовать. Завтра и сообщи. Только кое-какие детали надо продумать, а то мне уже прятаться ну настолько надоело! Целую неделю в шкафу дрожу, как моль какая-то.

На том и порешили. Теперь надо было только выбрать время, чтобы сообщить матери о «дерзком» нападении.

Вернувшись домой от «воскресшей» Осиповой, Клавдия Сидоровна первым делом позвонила Агафье Эдуардовне.

– Агафья Эдуардовна, я вам приятную новость спешу сообщить – ваша-то Осипова Татьяна жива-здорова! Представляете, она, оказывается, у вас какие-то долги отрабатывала, так вот решила, что больше ей не под силу быть крепостной крестьянкой, и захотела стать золотой рыбкой.

– Я примерно так себе и представляла. Вы меня не сильно удивили, но все равно, большое спасибо, – спокойно отреагировала Агафья Эдуардовна и вежливо попрощалась.

Дома Клавдия поужинала и совсем уж было собралась рассказать супругу, как ее тревожит вся эта запутанность, но обратила внимание на поразительную в доме тишину. Она заглянула в комнату – Акакий корпел над тетрадным листком, закатывал глаза к потолку и медленно доедал ручку. Акакий писал письмо. Клавдия знала – раз в месяц ее муж обязательно строчил письменные отчеты родительнице, и тревожить его в эти часы не следовало. Однако некоторая корректировка была просто необходима.

– Дай-ка, – бесцеремонно выхватила из его рук жена опус и скривилась. – Кака! Ну что ты пишешь! «Мамочка! Мы отметили тридцать лет, что я отбыл с Клавдией!» Лучше бы уж сразу написал – отсидел! А здесь что?! «Мне живется хорошо, Клава обещала купить мне новые носки, а старые с заплатками я выкину»! Это что за писанина Ваньки Жукова! А почему это ты не пишешь, что я уже и так на тебя потратилась – купила тебе сандалии и футболку?! А почему не пишешь, что у тебя новая «Волга»?! Ты что, хочешь, чтобы твоя матушка принеслась сюда тебе слезы утереть, а заодно и парочку носочков привезти? Вот назло теперь будешь ходить в штопаных!

– Клава! Я же еще не дописал!

– Дай дальше почитаю! – разъярилась супруга. – Ага, замечательно. Вон сколько ты пишешь про своего кота, даже заметил, что у него шерстка стала не такая блестящая! А про родную жену!.. Вот и про родную жену – «Клавочку прет во все стороны, ни одно платье не налезает»! Гад! Да у меня просто нет ни одного платья!!

Акакий церемонно встал и вышел из-за стола. Под такой цензурой строчить письма ему не позволяло вдохновение.

Ночью Клавдия Сидоровна очень долго не могла уснуть. Сначала было обидно, что Акакий дорос до седых волос… до лысины, а так и не понял самого главного – все супружеские ссоры не должны выходить за порог! Конечно, если супруги дорожат друг другом. А уж жаловаться матушке на жену-бяку и вовсе недостойно. Ладно, она еще покажет, на что способна ее черепная коробка! В смысле – мозги.

Из головы не шла Катерина Белкина со своей запутанной родословной. Выходит, что Катерина воспитывается в приемной, но любящей семье, потом узнает, что мать у нее не родная, и девчонка уезжает учиться в Москву. Сама же остается здесь, учится в институте и припеваючи живет на денежки, которые присылает ей приемная матушка. Затем она случайно сталкивается с родительницей в транспорте и делает вид, что совершенно с ней не знакома. А потом уходит из института. Зачем? Ну и училась бы, жила бы в общежитии, мать деньги присылать не отказывалась, неужели девчонку замучила совесть? Или здесь что-то другое? А может, ей просто захотелось больших денег? Ведь у Агафьи девчонки неплохо получают. Хорошо, Катерина приходит в клуб и заводит какие-то тайные разговоры. С кем? У нее, по словам Татьяны, нет ни подруг, ни друзей. И почему их надо было вести в таком безлюдном месте? И все-таки, кто та несчастная, которую они с Акакием обнаружили?