11  

Он вежливо передал ей фасоль:

– Вот, мадам.

– Ой, спасибо огромное. Слушайте, что-то эти стручки уж больно черные. Мы их обычно кладем в глиняные горшки и засаливаем. А с этими, похоже, что-то приключилось. Боюсь, как бы они не испортились.

– Разделяю ваши опасения… Позвольте, я закрою дверь? Тут явно сквозит.

– Да-да, конечно. Я, растяпа, никогда не закрываю за собой двери.

– Я уже заметил.

– Эта дверь все равно закрываться не желает, хоть ты тресни. Весь дом, можно сказать, разваливается на части. Здесь жили родители Джонни, со средствами у них, бедненьких, было туго, и они в него не вкладывали ни гроша. А когда сюда после Индии переехали мы, тоже было не до него – других расходов хватало. Зато детям, когда приезжают на каникулы, здесь раздолье, бесись сколько влезет, дом большой, огород с садом и все такое. Мы гостей для того и пускаем, чтобы на ремонт деньги были, хотя, говоря по правде, кое с кем из них мы хлебнули лиха.

– Сейчас, кроме меня, у вас никто не живет?

– Еще старушка наверху. Как въехала, так и забралась в постель и с тех пор из нее не вылезает. Нет-нет, она вполне здорова. Но лежит себе, и точка, а я знай четыре раза в день поднимайся к ней с подносом. Аппетит у нее чудовищный. Но завтра она уезжает – кажется, к племяннице.

Миссис Саммерхейз помедлила, потом продолжила слегка искусственным голосом:

– Сейчас придет торговец рыбой. Вот я и подумала, если вы не против, заплатите мне за неделю вперед. Вы ведь неделю у нас проживете?

– Может, и больше.

– Мне неудобно вас беспокоить. Но у меня сейчас совсем нет денег, а вы сами знаете, что это за публика – им вынь да положь, а остальное их не волнует.

– Пожалуйста, мадам, не надо извиняться.

Пуаро извлек из бумажника семь фунтовых банкнот и добавил к ним семь шиллингов. Миссис Саммерхейз не без алчности приняла деньги.

– Большое спасибо.

– Мадам, пожалуй, я расскажу вам о себе чуть подробнее. Я – Эркюль Пуаро.

Эти слова не произвели на миссис Саммерхейз никакого впечатления.

– Какое милое имя, – вежливо сказала она. – Случайно не греческое?

– Я, как вам, наверное, известно, – продолжал Пуаро, – детектив. Знаменитый, может быть, даже самый знаменитый.

Миссис Саммерхейз обрадованно вскрикнула:

– Я вижу, месье Пуаро, вы настоящий шутник. И что же вы расследуете? Пепел от сигарет и следы ног?

– Я расследую обстоятельства убийства миссис Макгинти, – ответил Пуаро. – И вовсе не шучу.

– Ой! – воскликнула миссис Саммерхейз. – Палец порезала.

Подняв палец, она внимательно его оглядела. Потом уставилась на Пуаро.

– Подождите, – сказала она. – Вы это серьезно? Ведь дело-то закрыто, все кончено. Арестовали этого несчастного полоумного, что у нее квартировал, предали суду, вынесли приговор и все такое. Его небось уже повесили.

– Нет, мадам, – возразил Пуаро. – Его еще не повесили. И дело миссис Макгинти еще не кончено. Хочу напомнить строку, сочиненную одним из ваших поэтов: «Вопрос считаем мы решенным, лишь если верно он решен».

– О-о, – протянула миссис Саммерхейз, уже переключив внимание с Пуаро на кастрюлю, стоявшую у нее на коленях. – Вот черт, я кровью фасоль закапала. А ведь хотела ее на обед приготовить. Вообще-то ничего страшного, ее все равно в кипяченой воде варить. А в кипятке все микробы подыхают, верно? Даже если они завелись в консервах.

– К сожалению, – спокойно сообщил Пуаро, – во время обеда меня здесь не будет.

Глава 5

– Говорю вам, ничего про это не знаю, – сказала миссис Берч.

Она повторила эти слова уже в третий раз. Не так-то просто преодолеть врожденное недоверие к иностранцам с черными усами, в длинных пальто с меховой оторочкой.

– Об этом и вспоминать неприятно, – продолжала она. – Про то, что тетушку убили, про полицию и все такое. Пришли и давай тут расхаживать, вынюхивать да вопросы задавать. А у соседей, ясное дело, ушки на макушке. Я сперва думала, мы вообще этого не переживем. А матушка моего мужа – та вообще распоясалась. В ее семье, мол, ничего подобного никогда не случалось, она мне этим дырку в голове просверлила. Ах, ах, мой бедненький Джо, и все такое. А я, я не бедненькая? Она ведь, между прочим, была мне тетушкой! Но сейчас, слава богу, все вроде бы улеглось.

– А вдруг Джеймс Бентли все-таки невиновен?

– Чушь, – отрезала миссис Берч. – Еще как виновен. Пристукнул старушку за милую душу, и не сомневаюсь. Он мне никогда не нравился. Все ходит, бродит да чего-то про себя бормочет. Я тетушке так и сказала: «Нечего такого человека в доме держать. В любую минуту может отколоть невесть что». А она: ничего, мол, он человек тихий, смирный, никаких от него хлопот. Не пьет, даже не курит. Теперь она, бедняжка, такого бы не сказала, да что толку.

  11  
×
×