Миссис Макгинти с жизнью рассталась

– Вчера вечером не ездила. Она была дома. Сама мне сказала.

– Не следует верить всему, что вам говорят, – нравоучительно заметил Пуаро. – Родственники часто покрывают друг друга. С другой стороны, служанка-иностранка Фрида вчера была в кино и не знает, все ли жильцы Хантерс-Клоуз провели вечер дома! Так что сузить круг непросто.

– Ну, за мою компанию я, кажется, могу поручиться, – сказала миссис Оливер. – Когда это с вами случилось?

– Ровно в девять тридцать пять.

– Стало быть, на обитателей Лэбернемса можно не грешить. С восьми до половины одиннадцатого Робин, его мама и я играли в покер.

– Я думал: вдруг вы с Робином заперлись в комнате и трудились на пару?

– А матушка тем временем вскочила на мотоцикл, спрятанный в кустах? – Миссис Оливер засмеялась. – Нет, матушка была у нас перед глазами. – Она вздохнула, ибо на ум ей пришли более грустные мысли. – Работать на пару, – горько вымолвила она. – Это не работа, а сущий кошмар! Представьте себе: старшему инспектору Бэттлу нацепят большие черные усы и объявят, что это вы.

Пуаро даже вздрогнул от неожиданности:

– Предположить такое – уже кошмар!

– Теперь вам понятны мои страдания.

– Страдать приходится и мне, – признался Пуаро. – Кулинарные способности мадам Саммерхейз не поддаются описанию. То есть способностями тут и не пахнет. Сквозняки, ледяной ветер, расстройство желудка, кошачий запах, длинная собачья шерсть, сломанные ножки кресел, немыслимая кровать, в которой я сплю… – Он закрыл глаза, вспоминая свои мучения. – Тепловатая вода из-под крана, дырки в ковре на лестнице. А кофе?.. Жидкость, которую мне подают под видом кофе, невозможно описать словами. Мой желудок чувствует себя оскорбленным.

– Господи, – огорчилась миссис Оливер. – Но при этом она удивительно мила.

– Миссис Саммерхейз? Очаровательная женщина. Совершенно очаровательная. Но от этого только хуже.

– А вот и она, – сказала миссис Оливер.

К ним подходила Морин Саммерхейз. На ее веснушчатом лице застыло счастливо-отрешенное выражение. Она нежно улыбнулась им обоим.

– Кажется, я слегка перебрала, – объявила она. – Джин – просто прелесть. И так много! Обожаю вечеринки. В Бродхинни мы ими не очень избалованы. Это все в вашу честь – такие знаменитости! Как бы мне хотелось писать книги! Да вот беда – я ничего не умею делать как следует!

– Вы хорошая жена и мать, мадам, – напыщенно произнес Эркюль Пуаро.

Глаза Морин широко распахнулись. Привлекательные карие глаза на веснушчатом личике. Интересно, подумала миссис Оливер, сколько ей лет? Пожалуй, не больше тридцати.

– Правда? – удивилась Морин. – Ну, не знаю. Я, конечно, всех их страшно люблю, но разве этого достаточно?

Пуаро кашлянул.

– Не сочтите меня бесцеремонным, мадам, но если жена по-настоящему любит своего мужа, она должна заботиться о том, как он питается. Питание – вещь серьезная.

Морин, похоже, эти слова немного задели.

– А что? – вспыхнула она. – Голодный мой муж не ходит. Только и делаю, что его кормлю.

– Я имел в виду качество пищи.

– Вы хотите сказать, что я плохо готовлю, – догадалась Морин. – Но я всегда считала: что именно человек ест – это неважно.

Пуаро издал стон.

– Или что на нем надето, – рассеянно продолжала Морин. – Или чем он занимается. Я думаю, все это наносное и в жизни мало что значит.

Минуту-другую она молчала, глаза от выпитого подернулись какой-то дымкой, будто она смотрела в дальние дали.

– На днях одна женщина написала в газету письмо, – вдруг сообщила она. – Дурацкое письмо. Спрашивает, как лучше поступить: отдать ребенка на усыновление чужим людям, которые смогут предоставить ему все возможности – все возможности, так и написано, она имела в виду хорошее образование, приличную одежду, достойное окружение, – либо оставить его при себе, хотя никаких возможностей у нее нет. По-моему, дурацкое письмо – глупее не придумаешь. Главное, чтобы ты мог ребенка прокормить, – все остальное неважно.

Она уставилась в пустой бокал, будто пыталась разглядеть на его дне будущее.

– Я-то знаю, – сказала она. – Ведь меня саму удочерили. Мать меня отдала, и там мне, как пишет эта женщина, предоставили все возможности. Но всегда больно сознавать – даже сейчас, – что от тебя отказалась собственная мать, взяла и отдала тебя своими руками.

– Но, может, она пошла на эту жертву ради вашего же блага, – предположил Пуаро.