Миссис Макгинти с жизнью рассталась

Пуаро мягко спросил:

– Вы их знаете? Мать? Отца? Дочь?

– Не очень. И то благодаря силихемтерьеру. Собака попала в капкан. Хозяйка не могла ей помочь. Я ее вызволил.

В голосе Бентли опять прозвучали новые интонации. «Я ее вызволил» – в этих словах пусть слабым отзвуком, но все-таки слышалась гордость.

Пуаро вспомнил, что поведала ему миссис Оливер о своем разговоре с Дейдри Хендерсон.

И негромко произнес:

– А с хозяйкой собаки вы говорили?

– Да. Она… рассказала мне, что ее мать очень страдает. Она свою мать очень любит.

– А вы рассказали ей про вашу маму?

– Да, – просто ответил Джеймс Бентли.

Пуаро молчал. Он ждал.

– Жизнь – очень жестокая штука, – сказал Джеймс Бентли. – И очень несправедливая. На долю некоторых совсем не достается счастья.

– Возможно, – уклончиво заметил Эркюль Пуаро.

– Не думаю, что она очень счастлива. Мисс Уэтерби.

– Хендерсон.

– Ах да. Она сказала, что у нее отчим.

– Дейдри Хендерсон, – сказал Пуаро. – Печальная Дейдри. Красивое имя – только девушка некрасивая, если не ошибаюсь.

Джеймс Бентли вспыхнул.

– А мне, – произнес он, – она показалась довольно симпатичной…

Глава 19

– Ты слушай, что я тебе говорю, – наставляла миссис Толк.

Эдна шмыгнула носом. Она уже давно внимала миссис Толк. И этот бесполезный разговор шел не по первому кругу. Миссис Толк перепевала одно и то же на разные лады, а иногда повторяла себя дословно. Эдна же шмыгала носом, изредка бормотала что-то невнятное, и ее реальный вклад в этот разговор был вот какой: во-первых, не может она, и все тут! Во-вторых, отец с нее шкуру спустит, если узнает.

– Может, и спустит, – согласилась миссис Толк. – Но убийство – это убийство, и ты не имеешь права скрывать то, что видела.

Эдна шмыгнула носом.

– Тебе давно полагалось бы…

Миссис Толк оборвала себя на полуслове, чтобы обслужить миссис Уэтерби, пришедшую купить вязальные спицы и очередную унцию шерсти.

– Что-то вас давно не видно, мадам, – бодрым голосом приветствовала гостью миссис Толк.

– Мне в последнее время все как-то нездоровится, – пожаловалась миссис Уэтерби. – Сердце шалит. – Она тяжело вздохнула. – Приходится много лежать.

– Я слышала, вы взяли новую работницу, – сказала миссис Толк. – Шерсть светлая, поэтому спицы лучше взять темные.

– Да, верно. Она довольно толковая и готовит неплохо, но манеры! А внешность! Волосы покрашены, неуместные джемпера в обтяжку.

– Увы, – поддержала ее миссис Толк. – Искусству прислуживать девушек в наши дни никто не обучает. Моя мама ходила в люди с тринадцати лет, каждое утро поднималась без четверти пять. Она дослужилась до старшей горничной, у нее в подчинении были три девушки. И она выучила их на славу. А сейчас времена не те. Девушек нынче не готовят – им просто дают образование, вон как Эдне.

Обе женщины взглянули на Эдну – та стояла, облокотившись на почтовый прилавок, шмыгала носом и безмятежно посасывала леденец. Если она являла собой пример образованности, то системе образования это никак не делало чести.

– Какая ужасная история с миссис Апуорд, правда? – подбросила тему миссис Толк, пока миссис Уэтерби выбирала среди разноцветных спиц нужную ей пару.

– Кошмарная, – подтвердила миссис Уэтерби. – Мне даже боялись сказать. А когда сказали, у меня началось жуткое сердцебиение. Я такая чувствительная.

– Для всех нас это было жуткое потрясение, – согласилась миссис Толк. – На молодого мистера Апуорда было страшно смотреть. Эта дама-писательница не отходила от него ни на шаг, пока не приехал доктор и не дал ему утоляющее или как там его. Ночевать он уехал в Лонг-Медоуз, там решил и пожить какое-то время, возвращаться в коттедж не захотел, и я его вполне понимаю. Дженит Грум, та уехала домой к племяннице, а ключи взяла себе полиция. А дама, что пишет книги про убийства, вернулась в Лондон, но приедет сюда, когда начнется следствие.

Всю эту информацию миссис Толк выдала с большим наслаждением. Она гордилась тем, что всегда хорошо осведомлена. Не исключено, что миссис Уэтерби потому и решила обзавестись новыми спицами, что сгорала от желания узнать подробности. Она расплатилась.

– Я так удручена, – сказала она. – Жить в нашей деревне становится просто опасным. Завелся какой-то маньяк. Подумать только, ведь моя доченька в тот вечер выходила из дому, на нее могли напасть, даже убить.