Горе невинным

– Понимаю.

– Возможно, мистер Маршалл, вы ожидали подобного поворота событий? Помню, меня несколько обескуражила ваша позиция во время моего предыдущего визита. Вы предвидели, какой прием меня ожидает?

– Вы еще не рассказали, доктор Калгари, какой прием вам оказали в доме Эрджайла.

Артур Калгари придвинул поближе свое кресло:

– Я полагал, что завершаю историю, предлагаю, так сказать, иное окончание уже написанному повествованию. Но мне дали почувствовать, дали понять, что я пишу не окончание, а начало новой, неизвестной главы, совершенно не похожей на предыдущую. Вы меня понимаете?

Мистер Маршалл нехотя кивнул.

– Да, – сказал он, – вы точно выразились. Я думал… предполагал… что вы не представляете всей сложности. Вы не ожидали такого поворота, поскольку ничего не знали о подоплеке происшедших событий, если не считать фактов, изложенных в судебных отчетах.

– Нет, нет, теперь я понимаю, очень хорошо понимаю. – Голос Калгари дрожал от волнения. – Не облегчение они почувствовали, не трепетную благодарность, но страх. Они испугались грядущего. Я прав?

– Я мог бы с вами согласиться, – осторожно заметил Маршалл. – Заметьте, я не высказываю свою точку зрения.

– А раз так, – продолжал Калгари, – я не имею права вернуться к своей работе с сознанием исполненного долга. Я связан с этим делом, отвечаю за то, что перевернул жизнь многих людей. Умывать руки в такой ситуации непозволительно.

Юрист откашлялся:

– Забавная точка зрения, доктор Калгари.

– Я так не считаю. Нужно отвечать за свои действия, и не только за действия, но и за их результаты. Прошло два года, как я подобрал на дороге юного путешественника. И оказался звеном в определенной цепочке событий. Чувствую, что не могу из нее вырваться.

Адвокат мерно покачивал головой.

– Прекрасно, – взволнованно продолжал Калгари. – Пусть это будет забавно, если вам так нравится. Но я руководствовался не чувствами, а своим сознанием. Моим единственным желанием было исправить то, чего я не смог предотвратить. Но я ничего не исправил. Странно, но я усугубил страдания людей, которые и без меня достаточно настрадались. Только вот не пойму, почему так вышло.

– Да, вы этого не поймете, – медленно проговорил Маршалл. – Полтора года вы прожили вне цивилизованного мира. Вы не читали ежедневных газет, не следили за криминальной хроникой, не знали мельчайших подробностей жизни этой семьи, о которых сообщалось в газетах. Возможно, вы бы и так их не прочли, но, живи вы здесь, думаю, не смогли бы об этом не услышать. Факты исключительно просты, доктор Калгари, и не составляют тайны. В свое время они были оглашены. Вывод напрашивается сам собою. Если Джек Эрджайл не мог совершить преступления – а по вашим показаниям получается именно так, – тогда кто его совершил? Вопрос возвращает нас к обстоятельствам, при которых произошло преступление. Оно случилось ноябрьским вечером между семью и половиной восьмого в доме, где, кроме убитой, членов ее семьи и прислуги, никого не было. Дом был надежно заперт, ставни закрыты. Следовательно, если кто-то зашел с улицы, значит, его впустила сама миссис Эрджайл либо вошедший имел свой ключ, то есть, другими словами, он был ей знаком. В некотором смысле это напоминает дело Бордена в Америке, когда воскресным утром мистер Борден и его жена были убиты ударами топора. Никто ничего не слышал, никто не видел, чтобы к дому подходили посторонние. Вы понимаете, доктор Калгари, почему ваше известие не столько обрадовало, сколько расстроило домочадцев?

– Выходит, виновность Джека Эрджайла их устраивала? – в раздумье проговорил Калгари.

– О да, – откликнулся Маршалл, – решительно устраивала. Не побоюсь показаться циником, но Джек Эрджайл был самым подходящим кандидатом на роль виновного в совершившемся преступлении. Он был трудным ребенком, порочным мальчиком, человеком необузданного темперамента. В семье его без конца прощали, жалели, нянчились с ним, уверяли друг друга и посторонних в том, что он на самом деле не виноват, объясняли все его психическим состоянием… Весьма удобное оправдание!

– А теперь… – заикнулся Калгари.

– А теперь, – уточнил мистер Маршалл, – ситуация, разумеется, иная, совсем иная. Может быть, даже весьма тревожная.

Понимающе прищурив глаза, Калгари заметил:

– Вижу, что новость, сообщенная мною, вас лично тоже не обрадовала?

– Должен признаться, да. Я огорчен. Дело, законченное ко всеобщему удовлетворению и закрытое… да, я подчеркиваю, именно ко всеобщему удовлетворению… теперь надо начинать заново.