Горе невинным

– Да, у вас, – подтвердил Калгари. – Мне это важно знать.

– Не знаю, – тоскливо призналась Хестер, разводя руками. – Просто не знаю… Страшно такое сказать, но я подозреваю всех. Будто за каждым лицом скрывается чужая, зловещая маска. Не поручусь даже, что лицо моего отца не скрывает маску, да и Кирстен все время твердит, что никому не следует доверять… даже ей. А я гляжу на Мэри и думаю, что ничего про нее не знаю. Или Гвенда… мне всегда нравилась Гвенда. Я радовалась, что папа на ней женится. Но теперь я и в Гвенде не уверена. Воспринимаю ее как совершенно другого человека, безжалостного, мстительного. Да и за других не поручусь. Мной овладело чувство отчаянной безысходности.

– Да, могу себе представить, – промолвил Калгари.

– Кругом такая безнадежность, – продолжала Хестер, – что меня преследует ощущение, будто страдания убийцы от сознания своей вины передаются нам. Думаете, такое возможно?

– Думаю, возможно, но тем не менее сомневаюсь. Разумеется, я не специалист, но все же не уверен в том, бывает ли убийца по-настоящему несчастен.

– А почему нет? Мне кажется, самое страшное – это осознавать, что ты кого-то убил.

– Да, это страшная вещь, и все-таки, на мой взгляд, убийцы бывают двух типов. Во-первых, хладнокровный преступник, который говорит себе: «Что ж, конечно, жаль совершать подобное, но это необходимо для моего же благополучия. Как бы то ни было, не моя в том вина. Я просто должен исполнить эту миссию». Или…

– Да? – спросила Хестер. – Каков же убийца другого рода?

– Простите меня, я не знаю точно и всего лишь строю предположения, но думаю, что убийца другого рода, как вы его нарекли, не способен долго переносить угрызений совести. У него появляется потребность сознаться или возложить на кого-нибудь ответственность за содеянное. Он говорит себе: «Я бы никогда такого не сделал, если бы… не случилось то-то и то-то. Я не убийца в полном смысле этого слова, я не думал никого убивать. Просто так получилось, виновата судьба, но не я». Вам понятно, что я пытаюсь сказать?

– Да, мне кажется, это любопытно. – Она прикрыла глаза. – Хочется обдумать…

– Конечно, Хестер, подумайте. Все обдумайте самым тщательным образом, ведь, чтобы вам помочь, я должен воспринимать мир вашими глазами.

– Мики ненавидел маму, – медленно произнесла Хестер. – Всегда ее ненавидел… Не знаю почему. Тина, думаю, ее любила. Гвенде она не нравилась. Кирстен была маме предана, впрочем, не всегда и не во всем с ней соглашалась. Папа… – Она погрузилась в продолжительное молчание.

– Да? – попытался вывести ее из задумчивости Калгари.

– Папа сделался каким-то отшельником, – отозвалась Хестер. – После маминой смерти он очень изменился и стал, как бы это получше сказать… нелюдимым, что ли. Раньше он был более живым, более человечным. А теперь забился в свою норку, и никак его оттуда не вытащишь. Любил ли он маму, мне неизвестно. Наверное, любил, когда женился. Они никогда не ссорились, но бог знает, как он к ней относился. Господи праведный! – Она всплеснула руками. – Поистине, видимо, чужая душа потемки. Кто знает, что скрывают эти привычные спокойные лица? Человек может сгорать от ненависти, любви или отчаяния, а вы об этом даже не подозреваете! Страшно… Это же страшно, доктор Калгари!

Он стиснул ее ладони своими руками.

– Вы уже не ребенок, – сказал Артур. – Детям еще позволительно пугаться, а вы взрослая, Хестер. Вы женщина. – Он разжал руки и проговорил деловым тоном: – Вам есть где остановиться в Лондоне?

– Наверное. – Хестер немного смутилась. – Не знаю. Мама обычно останавливалась у Куртиса.

– Что ж, очень милый, тихий отель. На вашем месте я бы пошел туда и заказал себе комнату.

– Сделаю все, что вы мне скажете.

– Славная девочка. Который час? – Калгари посмотрел на часы. – О-ля-ля, уже почти семь. А что, если вы пойдете и закажете себе комнату, а я приду к вам без четверти восемь и мы вместе пообедаем? Идет?

– Великолепно! – воскликнула Хестер. – Вы не шутите?

– Нет, – ответил Калгари. – Не шучу.

– А потом? Что будет потом? Не могу же я вечно жить у Куртиса?

– Хорошо, попробуем ограничить ваше жизненное пространство неподвижной линией горизонта.

– Вы надо мной смеетесь? – с некоторым сомнением в голосе спросила она.

– Самую малость, – улыбнулся Калгари.

Лицо Хестер тоже осветилось улыбкой.

– Кажется, – доверительно сообщила она, – я вхожу в свою новую роль.