Нервных просят утопиться

И тут в Аллочке заворочалась обида.

– Нет, интересно получается! Значит, по помойкам рыться ему нравится, хлам вонючий в дом тащить – тоже с превеликой радостью, а мой подарок от чистого сердца…

– Я не роюсь по помойкам! – визжал Терентий, не сводя глаз с облезлой шкурки.

Аллочка уперла руки в бока и уже вовсю наседала на кавалера, который томился на табуретке.

– Здрассте!! Да вы у всех бомжей хлеб уже отобрали! Про вас легенды ходят!

– А мне и нужно, чтобы ходили… – терял контроль мужчина. – Я вовсе и не роюсь, я так – рядышком брожу! Меня, может быть, и самого от этих баков воротит! Куда вы со своей шкурой ко мне моститесь?! Выкиньте ее!!

– Да я выкину, только куда же нам торопиться? – ничего не понимала Аллочка. – Зачем же вы бродите рядом с мусором?

– Мне велели! У меня задание такое!

– Задание? – появилась в дверях Гутя. – От кого?

Терентий всегда считал, что умеет надежно хранить тайны. Однако перед Гутей устоять не смог. Эта женщина только что отвоевала у кота добычу и теперь на газетке несла трупик воробья, дабы предать его земле, через форточку. Терентий же не мог переносить не только пушистых погибших зверей, но и почивших пичуг тоже. Было у него такое слабое место, пунктик, который отравлял жизнь. Поэтому он побелел, тихо стек по табурету на пол и еле слышно пролепетал:

– Я все скажу… уберите… выкиньте…

Гутя вышвырнула птичку в окно и кинулась наливать гостю воды.

– Воды… только не этими руками! – из последних сил бормотал несчастный.

Он и вовсе приготовился скончаться.

– Аллочка, давай его на диван, а то он что-то тихо дышит как-то… – засуетилась Гутя, и мужчину поволокли в гостиную.

Оклемался бедолага только через полчаса. Лисью шкурку он мечтал забыть, как кошмарный сон. Не получилось.

– Гутя!! Он глаза разлепил!! – взревела над самым ухом «сестра милосердия» Аллочка. – Ну теперь выкладывайте, кому вы там легенды выдумывали?

Терентий Олегович со стоном вздохнул и покорно принялся выворачивать душу.

Глава 4

Кисейный шпион

– Я в семье родился как-то совершенно случайно, по дикому недоразумению, – начал он. – Ни маменька, ни отец меня вовсе и не ждали. И даже не обрадовались, представьте! А все потому, что работали на износ, а денег все равно не хватало. Ну и куда меня было деть? Нет, маменька-то со мной отсидела сколько положено, а потом уже и деньги кончились, надо было на работу. А с садиками проблемы, только по страшному блату устраивали. А какой у родителей блат – отец на живодерне трудился, мать на заводе!

– Боже мой! – вскрикнула Аллочка и хлопнула себя по щекам. – Так вы еще и потомственный живодер!

Гутиэра немедленно пнула сестрицу тапком и ласково расплылась:

– Говорите, говорите, не стесняйтесь. Мы забудем ваше страшное прошлое, у нас совсем нет памяти. И что дальше?

Терентий обреченно вздохнул продолжал:

– Так я и говорю – оставлять меня не с кем было, и стал меня папаша с собой на работу брать, на живодерню то есть. Ну и все. Я в первый же день после его работы получил такое серьезное нервное потрясение, что перестал разговаривать. Мне уже пять лет было, а я замолчал. А до этого прям как трещотка был. Маманя сначала даже не заметила – ну тихо и тихо, а потом еще и рада была – тишина в доме, никто с вопросами не лезет. Только позже, когда я на папенькиной работе сознание стал регулярно терять, родители волноваться начали. Ну сами понимаете – отцу работать надо, а он меня по щекам хлещет! Так никакой прогрессивки не заработаешь!

– Так это что, отец вас так и продолжал таскать на живодерню? – ужаснулась Гутя.

Терентий еще не окончательно пришел в себя, было видно, что воспоминания ему даются с большим трудом, но он старался.

– Так я ж вам объясняю – девать меня было некуда! Потом уже мать побежала к врачу, спросить, а это, мол, ничего, что ее сынишка в пять лет разучился разговаривать, да еще и в обмороки валится? И нельзя ли так сделать, чтобы сознание я больше не терял, а речь можно и не восстанавливать, торопиться некуда, к школе, может, и сам заговорю. Врачиха покричала, похваталась за голову, наговорила матери умных слов про психологию и дала направление в какой-то детский сад, с уклоном. Говорить меня снова научили, но с тех пор я совершенно не переношу шкурки всякие, чучела…

Аллочка расчувствовалась. Она даже не удержалась от слез, и теперь ее нос разбух свеклой, а из глаз падали на руки говорящего огромные слезы.