Плацдарм

— Вот черт! — растерянно пробормотал генерал. Скажи им, что боятся им нечего — великий ассаардар пошутил. Это у нас юмор такой!

Те дружно поклонились и старший из них — редкобородый лысый старик что-то заговорил — на этот раз плавно и велеречиво.

Они спрашивают — какие будут приказания великого владыки, и что ему будет угодно повелеть первым?

Ладно — ты Иван Степаныч, принимай иди пока материальные ценности, чтоб втихаря не разворовали.

Назначаю тебя военным комендантом Сарнагара!

— Есть, товарищ генерал-лейтенант! — без особой радости козырнул Сентябрьский.

Вместе с писцами и охраной Тихомиров вошел в тронный зал.

Степняки последовали за ним, почему-то решив не участвовать экскурсии в сокровищницу.

Ну, оно и к лучшему. Впрочем, часть из них по дороге отстала — нырнув покои где в полумраке дверных проемов мелькнули девичьи лица, или блеснуло золото и самоцветы.

Вступив в исполинский пустой зал, выложенный лабрадоритом и яшмой, веющий холодком даже сейчас в жаркий полдень, освещенный падающими через огромные окна от пола до потолка солнечными лучами и сияющими небесной синевой световыми колодцами, генерал Тихомиров вдруг замер на месте.

Он вдруг понял, что не знает, что делать.

Что-то мальчишеское подталкивало его — сесть сейчас на исполинский обсидиановый трон, и распить принесенную с собой фляжку со «Столичной» — в честь победы.

Но он преодолел себя.

Повернувшись к писцам и адъютантам, он твердым голосом изрек..

— Ну, раз я теперь высшая власть, то слушайте…

— Приказ номер один, командующего особой группой советских войск в Аргуэрлайл.

Временно принимая всю полноту власти на территории государства Сарнаргасхал, приказываю.

Несколько секунд он задумывался.

— С момента подписания данного приказа, полностью и навсегда для всего Сарнаргасхала полностью и безраздельно отменяется право владеть рабами! Все рабы должны получить свободу раз и навсегда, всякий удерживающий в рабстве, торгующий рабами или обращающий в рабство других будет подвергнут… он вновь сделал паузу на пару-тройку секунд, — подвергнут самой суровой каре.

Число, подпись…

Кстати — какое у вас сегодня число? — устало вздохнув спросил он у закончившего шуршать тростниковым пером по бумаге писца.

Тот поднял на него блеклый взгляд старческих глаз.

И почти без акцента сообщил.

— Владыка — у нас календарь исчислялся от последнего пришествия Шеонакаллу и воцарения бывшей династии. Раз её нет, то нет и старого летоисчисления.

Сегодня первый день новой эры, какую ты сам соблаговолишь назвать…

И как не был потрясен всем случившимся в эти дни, всё же успел изумится еще раз — тому искреннему удивлению, какое возникло на грубом обветренном лице воина из иного мира при его словах.

* * *

Они отправились вглубь дворцовых переходов. По дороге к ним присоединился один из Великих Шаманов Тиркун Дэр-Кору со своим помощником Хестом, поигрывавшим окровавленной саблей. Как он определил — куда они идут, было непонятно, но от одного взгляда его казначей как-то спал с лица. Так, все вместе они зашли в исполинский храм черного камня.

Изнутри храм казался еще больше, чем снаружи. В нишах стен стояли чередуясь, все те же изображения — громадный скорпион с головой, подобной человеческой, лев с мордой хищного ящера, великан с мечом, поднятым к небу… В центре сооружения, возле чего-то напоминавшего кафедру (разве что не из дерева а из цельной глыбы зеленого нефрита, на толстых цепях висела каменная платформа.

Проводив советских офицеров во внутренний дворик, толстячок извлек из-за пояса какую-то короткую палку и коснулся ею одной из колонн.

Неслышно поднялась плита в центре двора, и коротышка угодливо поклонился генералу.

— Вот, это ход к сокровищнице.

Спустившись вниз, они не увидели ничего особенного. Выложенные кирпичом стены и своды, и небольшие сундучки в нишах — вот и все.

— Это золотые кладовые, — пояснил казначей. — Тут обычные слитки, а еще дальше — украшения.

Удивленно озираясь, победители двигались подземельем.

Глиняные кувшины-амфоры с серебряными монетами, шкатулки, полные неотшлифованных самоцветов, похожих на куски мутного цветного стекла, и они же — уже ограненные, радужно сверкающие, аккуратно разложенные на мягкой ткани в открытых пеналах благородного дерева. Разнообразная утварь — блюда, кубки, бокалы, кумганы, изящные столовые ножи, которыми полагалось резать еду на пирах, и большие ложки.