Проклятие дома Ортанов

Однако вельможа повел себя странно: он не накинулся на жертву и не пустился в недолгие уговоры, сопровождаемые похотливыми ухмылками да взглядами. С мужчинами в Доме Ортанов определенно что-то было не так. Вместо того чтобы действовать, Тибар небрежно, как будто между делом, прикрыл обнаженное тело простыней и, уделяя молоденькой красавице в его спальне столь же внимания, сколь пожилой уборщице, без малейшего намека на свои намерения произнес: «Садись» – и указал белошвейке рукой на стоявший перед ней табурет. Тем временем вторая рука ленивого аристократа полезла под стол и извлекла еще одну, только начатую бутылку вина.

– Что скуксилась, милая? Не боись, чести лишать не буду… по крайней мере, не сегодня, а там поглядим… – с такой оптимистичной ноты начал беседу Тибар. – Поговорить нам с тобой надо, так что платьишко свое не тереби и взором потупленным пол не дырявь!

– О чем, Ваше Сиятельство? – все еще боясь посмотреть на вельможу, спросила белошвейка и, подобрав складки платья, робко присела на табурет между столом и кроватью.

– О жизни твоей знать хочу! Откуда ты, родители кто, близкие души имеются ли? – задал сразу несколько вопросов Тибар, но тоном, дающим понять, что интересует его совсем не это.

– Никого у меня нет, я сирота, шью в лавке у господина…

– Зачем на крышу полезла? – внезапно задал вопрос граф и посмотрел на девушку пронизывающим насквозь пытливым взглядом, от которого у Танвы вновь перехватило дыхание. – Почему не убежала, когда бой начался?!

Вопрос был интересным хотя бы потому, что бедняжка и сама не знала на него ответа. Ей хотелось тогда бежать, но она боялась быть пойманной, да и податься особо было некуда. Она боялась нового и неведомого, боялась скитаний и лишений, которые должны были выпасть на ее долю; она боялась решиться на отчаянный шаг, но как это было объяснить воину и вельможе, человеку, привыкшему, с одной стороны, жить в достатке, а с другой – чуть ли не каждый день рисковать жизнью? Вот и сейчас белошвейка боялась, боялась начать объяснять и быть неправильно понятой…

– Не знаю, – пожала плечами девушка, готовая расплакаться и со стыда выпрыгнуть в открытое окно, – я музыку услышала…

– Она тебя заворожила? Она манила тебя к себе? – продолжил допрос Тибар.

– Нет, мне показалось странным, что кто-то играет ночью на крыше, да еще когда внизу такое творится, – честно призналась белошвейка.

– Вот как, – произнес граф, по болезненно бледному, слегка разрумянившемуся от выпитого вина лицу которого было не понять: верит ли он или сомневается в словах пленницы; считает ли он ее лгуньей или просто дурехой. – Ты услышала музыку и полетела на нее, как ночной мотылек на свет. Это понятно, а вот как ты осмелилась ввязаться в драку с исполнителем каверзных мелодий? Что тебя на это толкнуло? Впервые вижу девицу, которая не боится нежити…

– Я боюсь, – едва слышно прошептала белошвейка.

По большому счету, Танве опять было нечего сказать и нечем возразить. Тогда, на крыше, ей все казалось простым, естественным и логичным; теперь же она понимала, насколько глупо себя вела; ее выходка, спасшая Ортану несколько верных слуг, чуть не стоила жизни ей самой.

– Понятно, – кивнул Тибар, видимо предположив, что, кроме невнятного бормотания и слезящихся глаз, иного ответа не добьется. – Ладно, спишем твой подвиг на природную глупость и довольно сильно атрофированный инстинкт самосохранения…

Танва не знала таких сложных слов и поэтому, наконец-то посмотрев на вельможу, часто захлопала длинными ресницами, что могло лишь означать крайнюю степень девичьего удивления.

– Давай, красавица, поговорим о другом… – хмыкнул Тибар, а затем, даже не предложив девушке промочить горло, залпом осушил добрую половину бутылки. – Что мне с тобой делать-то? Ты хоть понимаешь, в какую историю угодила?

– Вы меня убьете? – спросила девушка без слез, но жалостливо.

– Не исключаю и такой возможности, – как будто речь шла об обычной порке, спокойно заявил граф, – но я не хочу этого. Если бы хотел, ты бы уже давно была мертва. Я дам тебе шанс выжить, хоть ты и видела чересчур много… – констатировал и без того явное вельможа, а затем, многозначительно ухмыльнувшись, добавил: – …для живого.

– Я… я не продам душу! – почти выкрикнула белошвейка, вскочив с табурета и сделав пару неуверенных шажков к двери.

Возможно, Танва и решилась бы на бесполезную и бессмысленную попытку бегства, но ее остановил смех, задорный, раскатистый смех вельможи; смех через боль и сквозь выступившие на его вдруг раскрасневшемся лице слезы. Тибар хохотал, выронив бутылку и разлив по кровати остатки вина. Красная жидкость, растекающаяся по белой простыне, выглядит очень зловеще, она завораживает взор и одновременно лишает душевных сил. Девушке показалось, что на кровати сидит не раненый граф и не просто красивый мужчина, а беснующийся в припадке безумия кровожадный демон, явившийся за новыми жертвами.