Проклятие дома Ортанов

– Что значит напали?! – неистовствовал взбешенный граф, готовый собственноручно задушить принесшего ему плохое известие охранника. – Я вам, дурням, что приказал?! Быть поблизости, тихо сидеть, наблюдать и из кареты носов поганых не высовывать! Ты хоть представляешь, что вы натворили?! Напасть на гаржу, открыто, средь бела дня, да еще именно сейчас, когда их полным-полно в городе!

– Тиб, не кричи, а выслушай! – скуластый воин с выпиравшей нижней челюстью, видимо, как и Вернард, имел немало заслуг перед Домом Ортанов, если называл молодого графа по имени, да еще осмеливался перечить, отстаивая свою правоту. – Он появился внезапно, бежал за какой-то девицей… Мы от удивления аж рты пораззявили… Когда это бывало, чтобы безликие вот так открыто на улице появлялись?! Пусть утром, не днем, но народищу вокруг все равно уже предостаточно было… Девка шустрой и бойкой оказалась, толпу локтями лихо расталкивала. А гаржа попавшихся ему на пути зевак, случалось, и убивал! Мы наказ твой помнили, сидели тихо и не высовывались, да только этот паскудник уж больно многих мечом зарубил… Ребята честно терпели бесчинства убивцы, но когда вмешалась стража и он троих солдат положил, вот тут-то и не вытерпели… Одна лишь радость, живьем сволоту взять удалось!

– Где он?! – выслушав отчет командира группы, спросил Тибар. В голосе вельможи уже не было ноток ярости, а раскрасневшееся лицо постепенно стало принимать исконный цвет. – Вы хоть его расспросили, зачем за девицей гнался?!

– Молчит, собака, только злобно рычит из-под маски, и все тут. Его без тя в жизнь не разговорить! – последняя фраза была уже обращена не к графу, а к стоявшему по правую руку от хозяина и недовольно хмурящему лоб палачу.

– Где он?! – еще громче повторил граф первую и самую важную часть вопроса, на которую командир проштрафившейся группы не соизволил ответить.

– В доме учетчика Кавустина, здесь недалеко, – махнул рукой воин, видимо, показывая направление. – В храм его вести не стали. Во-первых, уж больно далеко, а во-вторых…

– Правильно сделали, – поддержал говорившего Вернард. – Нечего святош зазря в серьезное дело впутывать. Гаржи своего все одно в беде не бросят: разыскать и отбить всяко постараются. Лучше скажи, сколько с ним наших осталось?

– Пятеро, – тут же ответил воин, – он связан, но мало ли что…

Вернард кивнул, скупо выразив таким образом свое одобрение, а граф, окончательно успокоившись, лишь небрежно махнул рукой, дав тем самым понять, что разговор окончен и он уже почти не сердится.

– Да, девку нам догнать не удалось, шустрая больно, да и не тем заняты были, но вот стражник один в нее крепко вцепился, – решил рассказать державший отчет охранник. – Ей на плечи повис, так она его шагов двадцать на себе проволокла, пока не сбросила. Вот уж не знал, что в Висварде такие девицы водятся. Солдатик с нее плащ содрал, да из платья кусок вот этот вырвал…

В руке воина появился грязный-прегрязный лоскут грубой, выцветшей от времени материи. Сердце белошвейки учащенно забилось в груди, прямо посередине куска тряпки шел шов, шов, который она прекрасно знала, ведь он совсем недавно был сделан ее собственной рукой.

– Ну и зачем ты мне это хламье под нос тычешь?! – начал заново терять спокойствие граф. – И что ты мне с ним прикажешь делать?!

– Ваше Сиятельство, – робко вмешалась в разговор мужчин белошвейка. – Этот лоскут из моего платья, ну, из того самого, что у меня Виколь забрала…

На долгие секунды вокруг воцарилось молчание. Граф ни за что бы не поверил простушке, если бы не провел с ней некоторое время и не убедился в ее врожденной неспособности лгать. К тому же зачем Танве было его обманывать?

– Ты уверена? – наконец произнес граф, забирая рваный лоскут у слуги.

– А как я могу не узнать мое платье… мое единственное платье? – прошептала потупившая взор белошвейка, скрывая от мужчин выступившие слезы.

Девушке вдруг стало жалко себя. Она носила единственный наряд в течение шести последних лет, причем достался он ей уже далеко не новым. Разве не достоин сострадания человек, проходивший всю жизнь в обносках?

– Не плачь, деваха, – огромная ладонь палача осторожно похлопала по узенькому и хрупкому девичьему плечу. – Вот покончим с гаржами, я те десять платьев подарю, да таких нарядных, что в них и барышня благородная ходить не откажется!

– На, возьми, – почему-то смутившийся и чувствовавший неловкость от заданного без задней мысли вопроса граф подсунул под самый нос белошвейке приятно пахнущий шелковый платок с мастерски вышитым родовым вензелем.