Бриллианты на пять минут

Смеркалось. Ждали в самом узком месте, где лес с одной и с другой стороны подходил к дороге. То Николка, то Мартын, сидя на лошадях, смотрели в бинокль, а махновцы не появлялись. Мартын время от времени снимал с веток снег, сжимал его в комок и прикладывал к голове – накануне готовился к атаке, явно подкрепляя себя изнутри самогоном. Но вот Николка приставил к глазам бинокль и тихо сообщил:

– Едут.

– Сколько? – хрипло спросил Кочура.

Остальные заволновались, вскочили в седла и ждали приказа к атаке.

– Погодь, – бросил через плечо Николка. – Сосчитаю… А, черт!

– Чего там? – нетерпеливо спросил один из хлопцев Николки.

– Тачанка. А на ней, так думаю, пулемет. Нет, три тачанки и сани.

– Махновцы завсегда на тачанках ездят, – сказал всадник Кочуры. – Это ж сила какая – тачанка! Куды хошь, туды ее и развернешь.

– Всадников около сотни, – сообщил Николка, передавая бинокль Кочуре.

– А на шо им богато ездоков, когда тачанки е? – высказался еще один.

– Хлопцы, наказ помните? – обратился Николка к всадникам, но негромко. – В атаке молчать. Ни гиков, ни криков чтоб я не слыхал! Ждем, покуда не подойдут ближе.

При налетах банды частенько использовали психическую атаку, то есть не только размахивали шашками и наганами, а и визжали, кричали, улюлюкали, чтобы противник запаниковал, тогда его легче уложить. На этот раз задумка Стрижака всем понравилась, ибо махновцы не из пугливых, панику посеять можно среди них обратным путем – нападать молча. Но сначала по ним ударит пулеметчик, который залег с напарником за пригорком недалеко от дороги. Это будет единственный шум со стороны атакующих, ведь пулеметчик сразу положит десятка два человек, если повезет.

Обоз ехал неторопливо, шагом. Заметно было, что люди подустали, некоторые дремали прямо в седлах. Тем неожиданнее для них прозвучала пулеметная очередь. Одновременно с ней к дороге с трех сторон вылетели всадники. Стрижак и Кочура с пятью десятками всадников понеслись прямо в лоб обозу. Среди махновцев произошла заминка, затем возницы стеганули лошадей, разворачивая тачанки. Снег таял, но было его много, перемешанного с землей, тачанки вязли. Бойцам Кочуры и Стрижака хватило времени добраться до обоза, но с потерями. Пулеметы махновцев затарахтели на две стороны, покосить людей и лошадей успели. В самом выгодном положении оказались те, кто нападал в лоб, – первую тачанку не удалось развернуть, огонь она вела в сторону.

И началось. Звякали сабли и шашки, грохали выстрелы, ржали лошади, кричали люди. Быстро наступала темнота. Стрижак и это предусмотрел. Накануне велел всем хлопцам нашить на рукава по белой тряпице, чтоб не ошибиться и не завалить сгоряча своего. Махновцы сражались отчаянно, оно ж и понятно: умирать никому неохота.

Через полчаса все закончилось, ведь Стрижак и Кочура превосходили числом махновцев. Но и у них были серьезные потери, такие, которых не ожидали. Кочура лично из «нагана» расстреливал раненых и оставшихся в живых махновцев, а осталось их немного. Стрижак наблюдал за ним, сидя в седле, не выказывая своего отношения к расстрелу. Затем своих раненых погрузили на сани и тачанки, выпрягли убитых лошадей, собрали оружие и поскакали в стан Стрижака, оставив поле боя как есть.

Дорога была длинная, до места добрались к утру. Двое раненых по дороге скончались. Стрижак ехал хмурый – у него осталось сорок три человека, потери Кочуры были куда значительней, но у него осталось шестьдесят всадников с небольшим. «Добыча не стоила того», – думалось Николке.

Распределились по срубам и землянкам, всем необходим был отдых. Никто не интересовался, что имеется ценного в тачанках и санях, ведь и так добыча знатная – лошади, оружие, провиант. Только когда члены банд улеглись, Кочура и Стрижак обыскали тачанки и сани. То, из-за чего полегли хлопцы, нашли. Это был вещмешок, доверху набитый золотом – украшения, монеты, портсигары, часы. Рассматривали атаманы добычу уже в землянке Стрижака. Мартын Кочура хохотал, как полоумный, запускал пятерни в мешок, затем выплясывал и тихонько напевал.

– Рано у тебя корчи начались, – вяло осадил его Стрижак. – Довезть надобно, а дорога длинная предстоит. Да и батька Махно не обрадуется. Догадается, кто его потряс.

– До батьки ехать двое суток с привалами, – возразил счастливый Кочура. – Очухается он через пяток суток, када не придет обоз. Опосля пошлет узнать, где его хлопцы… А мы уж далече будем!