Дневник чужой жены

– Нинка, все же знают, что у тебя никогда не было сына, а тут вдруг сразу семилетнего выродила. Так не бывает. Тебя обязательно кто-нибудь заложит. (Нина подскочила, схватила пальто и сумочку.) Куда ты, ненормальная?

– Бабки! Я о них забыла!

– Какие еще бабки? Опять кому-то должна?

– Не те бабки, а мои бабки! – крикнула она, выбегая из кабинета.

Запыхавшаяся Нина собрала на кухне трио бабулек и выпалила:

– Я хочу сказать, что очень благодарна вам и люблю вас. Я знаю, что вам можно доверять. Запомните, у меня есть ребенок. Ему скоро семь лет. Вы нянчили младенца, потом его забрала моя мама. Вот его фотографии!

У бабушек появилось то же выражение на лице, что и у Долли: глаза навыкат, челюсти чуть не отвалились. А у Матильды Степановны брови взметнулись так высоко, что едва не улетели со лба. Машка Цеткин, как самая закаленная, пришла в себя быстрее остальных:

– Нинка! Чего плетешь-то? Ты чего опять удумала? Тебе мало тюрьмы? Какой ребенок, где ты его взяла? Украла?

– Мария Борисовна, как вы могли обо мне такое подумать? – спокойно ответила Нина, восстанавливая заодно дыхание. – Я не крала и не собираюсь. Но кто бы ни спросил у вас о ребенке, говорите: есть. Это не только моя просьба, но и следователя Рыкова.

– Ниночка, – всплеснула руками Матильда Степановна, – врать грешно!

– Ты бы помолчала, святая Матильда! – осадила ее Машка Цеткин.

– Я никогда не вру! – пискнула та, помахав пальцем перед ее носом.

– Не ссорьтесь, – вкрадчиво сказала Нина. – Помогите мне, пожалуйста. Я вас очень-очень прошу. От этого зависит моя жизнь.

– Допрыгалась! – вставила Машка Цеткин. – У вас, у бизнесменов, от всего жизнь зависит. Гляди, чтоб не замочили тебя…

– Ай, Маша, будет тебе! – замахала на нее руками Любочка Алексеевна. – Нина, ты хотя бы объяснила нам, а то мы ничего не понимаем. Как бы не навредить тебе…

– Нынче они только перед фактом ставят: нате вам ребенка, – проворчала Машка Цеткин, сгребая фотографии. Опустив со лба очки, недолго рассматривала каждую. – Это ж кому ты приготовила такой подарочек, а? Этому, что жил у тебя? Не стоит он жертв.

– Ну, пожалуйста, – канючила Нина. – Все будет хорошо, если вы мне поможете. Неужели трудно подтвердить, что у меня есть ребенок? Это временно…

– Хорошо, – растерянно произнесла Любочка Алексеевна. – Раз тебе надо, мы скажем… Но если нас спросят, мы же должны знать подробности, например, имя…

– В подробности вдаваться необязательно, – учила их Нина. – Просто отвечайте: есть, и все. А дальше уходите от этой темы, ну, мол… не хотим говорить, Нина запретила. А имя… Славка! Да, Славик. Хорошее имя. И мальчик симпатичный, немного толстенький, ну, так я же его кормлю… то есть не я, а мама. А я высылаю ей деньги. Да, родился он в августе. Четыре месяца был с нами, потом мама забрала его. Договорились? (Бабушки нехотя, но утвердительно кивнули.) Тогда, чао! Я вас обожаю.

Нина не покривила душой, признавшись бабушкам в любви и обожании. Она знала их с раннего детства, знала их привычки, достоинства и недостатки, которых до недавнего времени было слишком много. Зачастую они раздражали, бывали несносными, занудливыми, ворчливыми, но бабульки оказались преданными Нине. Чем это объяснить? Она сомневалась, что причина только в тех яствах, которые частенько приносила из ресторанчика. Коммуналка – это не просто целая жизнь в коллективе, это еще внутренние связи, которые формируются длительным и совместным проживанием. Нина помнила, как «пятерки» из школы обсуждались на кухне, как ходили бабульки на собрания класса, когда родная бабушка болела, как отмечались ее дни рождения, как всем коммунальным коллективом пришли на выпускной бал, как складки на бальном платье придирчиво осматривались всей квартирой… А когда она однажды пришла домой пьяная! Бабули ночь не спали, выхаживали неразумное дитя. Да много чего было хорошего. Но почему-то за повседневной суетой хорошее быстро забывается, помнится только то, что происходит сию минуту, а данная минута бывает порой далеко не сладкой. Нина именно сегодня поняла, что не осталась сиротой в общепринятом смысле этого слова после смерти бабушки. Она часто вела себя со старухами грубо из-за их постоянного надзора. Да вот какая штука: они-то считали ее родной и единственной, впрочем, и у Нины никого больше не было на свете, разве что Долли. Садясь в свою «копейку», она ощутила в себе силу, потому что у нее есть большая семья. Она не одна на свете, а это великолепно.