– Т-т-т-ты к-к-кто? – стуча зубами, спросил бородач, когда мне удалось привести его в чувство.
– Слава богу, очухался, Мертвый Царевич! – сердито выдохнула я. – Я уж думала, придется целовать!
– Не возражаю! – изрек Славик.
Он закрыл глаза, вытянул губы трубочкой и загодя издал долгий чмокающий звук.
– Я тя щас как поцелую! – люто вызверилась на блаженного моя Тяпа. – А ну, пошел отсюда! Ноги в руки и вперед, на погрузку в спасательный транспорт!
Бородач кротко моргнул, втянул нецелованные губы обратно и послушно затеялся совмещать верхние конечности с нижними. Не дождавшись завершения этого многотрудного процесса, я вывалилась из автобуса наружу и оттуда еще раз гавкнула:
– Славик, живо выходи, а не то останешься тут один, как полярник на зимовке!
– Я останусь! – эхом отозвался он из глубины темного салона.
Перед моим носом с шорохом закрылась автобусная дверь.
– Как – останешься? – опешила я.
– Как капитан на мостике тонущего судна! – торжественно и печально возвестил невидимый герой.
Я обогнула выступ квадратной морды автобуса, встала прямо перед ним и подняла взгляд. Славик, очень живописный в слегка коротковатом ему красном богатырском плаще из занавески, плавно помавая руками, размеренно и скорбно затянул бессмертную песнь про героический крейсер «Варяг»:
– Скоре-ей же, товарищи, все по местам! Последний парад наступа-а-ет!
– Танюха, оставь парня! Надо же понимать, как водила, он отвечает за сохранность транспорта! – крикнул Ларри.
Он уже затолкал в машину последнюю тройку японцев и подпрыгивал перед открытой дверцей, нетерпеливо ожидая меня.
– Но он же замерзнет! – расстроилась я.
Бородатый богатырь Слава Муромец мне понравился, и я не хотела в следующий раз увидеть его симпатичную физиономию на медальоне могильного памятника.
– Не замерзнет! Живо в машину! – проорал Ларри.
Я не осмелилась его ослушаться и безропотно полезла в «газик». Самого Ларри пришлось еще немного подождать, он сбегал к «Икарусу» и сунул в окошко Славику флягу в кожаной оплетке.
– Теперь точно не замерзнет, – успокоил он меня, вернувшись в машину. – Триста пятьдесят граммов хорошего коньяка согреют его не хуже, чем костер инквизиции!
Костер инквизиции – это тоже была не та перспектива, в русло которой мне хотелось бы направить судьбу приятного парня, но я промолчала. Ларик придавил педаль газа, и машина с рыком прянула вперед.
– Погоди, какой коньяк! Он же за рулем! – всполошилась я, тщетно пытаясь разглядеть «Икарус» со Славиком в прыгающем зеркальце заднего вида.
– Так ведь раньше завтрашнего дня дорогу не расчистят, успеет протрезветь!
Озвучив это утешительное соображение, Ларик замолчал и сосредоточился на дороге.
Натужно рыча, «газик» полз вверх по серпантину, и бесчисленные снежинки бились о лобовое стекло, как белые мошки. Зябко кутаясь в плюшевую попону с окошка гордого крейсера «Икарус», я устало и потому отрешенно думала, каковы мои шансы выбраться из этой передряги живой и здоровой. Точно в ответ на поставленный вопрос, на крутом повороте машина пошла юзом, и скалистая пропасть оказалась так близко, что я сочла за лучшее возобновить прерванный некоторое время назад монолог кающейся грешницы. В этот страшный миг мне подумалось, что такой идиотки, как я, свет не видывал. То есть этот свет не видел, а тот, наоборот, увидит очень скоро!
– Стоять, Зорька! – голосом усталого скотника сквозь зубы процедил Ларик, выкручивая руль, чтобы удержать «газик» от падения в пропасть.
К счастью, ему это удалось. Машина выправилась и через несколько минут уже катилась по достаточно широкой и прямой дороге вниз, к морю. Я с облегчением вздохнула. Японцы на заднем сиденье завозились и неожиданно грянули вполне бодрую песенку. Слов мы с Ларри не поняли, но жизнерадостный мотив нам понравился, и на ритмичном припеве «хо-хо!» мы по собственному почину присоединили свои голоса к общему хо-хору.
Так, под звуки японской народной, мы въехали в сонный приморский поселок.
Маленькое здание автовокзала в окружении более высоких частных гостиниц смотрелось натуральным гротом. Его жемчужиной по праву мог считаться Гавриил Тверской-Хацумото, восседающий на верхней ступеньке крыльца в белом пластмассовом кресле. Чуть раскосые серые глаза азиата российского розлива не мигая смотрели на неоновую вывеску клуба игровых автоматов, расположенного на другой стороне улицы. Тело Гаврика в несколько слоев укрывали выгоревшие красные занавески. Издали он был очень похож на краснокочанную капусту и чуть меньше – на сидящего Будду в праздничном убранстве. Не хватало цветочной гирлянды на шее и воскуренных благовоний.