– М-да, нехорошо получилось, – быстро смекнув, чем это пахнет, задумчиво протянула моя Тяпа.
– Погодите-погодите! – заволновалась Нюня. – Вы думаете, это мобильник кого-то из наших японцев?
– А много ли в российской глубинке найдется людей, способных забить тридцать два мегабайта машинной памяти японскими иероглифами? – задала я встречный вопрос.
– Резонно, – согласилась Тяпа. – И что получается? Получается, что ты, Танюха, не просто краденый мобильник купила. Ты купила мобильный, украденный именно у того человека, о безопасности и благополучии которого должна неусыпно заботиться!
– Может, японец сам продал телефон тому парнишке? – предположила Нюня.
По тону было ясно, что она сама не верит в такую вероятность.
– Ага! Подарил! – фыркнула Тяпа.
А я немного подумала и решила:
– Вот закончится наше изгнание, я обязательно разберусь, чей это телефон, и верну его законному владельцу.
Это благородное решение отчасти успокоило мою совесть по имени Нюня.
– Обед! Обед! – с преувеличенно ласковыми интонациями пастушки, сзывающей заблудших овечек, покричала в холле мадам Шульц.
Я решила, что вполне обойдусь без трапезы, это пойдет на пользу и моим нервам, и моей фигуре.
Минут через пять, когда все прочие постояльцы «Либер Муттер», по моим расчетам, собрались в столовой, я проскользнула в тот номер, который еще недавно считала своим. Предчувствия меня не обманули, атлант Никита в припадке буйства сломал-таки замок, так что дверь была приоткрыта, и я без труда проникла в помещение. Собрала в охапку свои вещички и окончательно переселилась в тихий и темный чуланчик без сквозняков и соседей.
Подсвечивая фонариком, я пролистала русско-японский словарик Тверского-Хацумото, но не смогла в достаточной степени увлечься этим полезным печатным изданием. Поэтому развлекла себя тем, что легла на пол, свесила в люк голову и руку с фонариком и в максимальном приближении изучила банки с заготовками. Мысль о том, что при наличии желания, лестницы и консервного ножа я запросто могу жестоко объесть противного жадину Шульца, грела мне сердце.
Разглядев в первом ряду банку с моим любимым клубничным вареньем и запомнив ее расположение, я прикрыла пугающий черный проем просторной разлапистой картонкой, которую получила, разобрав одну коробку из обширного штабеля. В ней помещались приржавевшие жестянки с зеленым горошком, из которых я соорудила премилый лилипутский заборчик вокруг провала. Обезопасив, таким образом, себя от случайного падения в склеп с провиантом, я завалилась на раскладушку, сунула под голову томик русско-японского словаря и стала призывать Морфея, в объяитях которого бедная усталая девушка могла бы забыться сладким сном.
Надо ли говорить, что древнегреческий бог сновидений мерещился мне высоким молодым мужчиной атлетического телосложения, с серыми глазами, светлыми волосами и нахальной улыбкой?
Глава 9
Уснуть мне не удалось. Тихому часу помешали не только мысли о сексапильных красавцах из древнегреческого пантеона, но и беспокойство о моей собственной безопасности. Поворочавшись с боку на бок, как голодная Баба– яга из русской сказки, примерно с полчасика, я освободила раскладушку от тяжести своего бренного тела.
На внутренней стороне двери чулана не имелось ни щеколды, ни задвижки. Удивляться этому, в общем-то, не стоило: чуланы, кладовки, шкафы, морозильные камеры и прочие подсобные помещения, которые по умолчанию считаются нежилыми, крайне редко оснащаются внутренними запорами в расчете на психов, которым приспичило бы прятаться от внешнего мира в продовольственных складах.
– У кого вообще могло возникнуть подобное желание? – добросовестно задумалась над вопросом моя Нюня. – У монаха-отшельника, страдающего булемией?
– И у нашей Танюхи! – захохотала Тяпа.
– Помолчали бы вы! – пробурчала я, подтаскивая к двери коробку, полную жестянок с горошком. – Шутки шутить все горазды, а тяжести ворочаю я одна!
Второе и третье «я» устыдились и оставили меня в покое (Тяпа, правда, замолчала не раньше, прежде чем с чувством напела мне в помощь куплет из старинной бурлацкой песни «Дубинушка»). Я придавила незапирающуюся дверь башенкой из трех коробок, поставленных одна на другую, и только после этого вновь завалилась на раскладушку.
Баррикада из банок с бобовыми оказалась плохой заградительной системой и хорошей сигнальной. Когда три коробки по сорок восемь жестянок в каждой грянули на пол, послышалось громовое «Бу-бух!», и моя раскладушка подпрыгнула, как испуганный козлик. Она даже проблеяла что-то жалобно-скрипучее.