70  

Отбежать удалось далеко, потому что на морозе мне быстро полегчало. Я одержала скорую и убедительную победу над тошнотой, перестала сворачиваться в бараний рог и задышала полной грудью, но возвращаться к машине не стала. Спасибочки, я лучше пешочком прогуляюсь!

К тому моменту, когда джип остался за поворотом дороги, голос Никиты, призывающего меня вернуться, стал неразличим в песне ветра. Пуститься за мной вдогонку кавалер не мог, для пешей прогулки по сугробам он был и не одет, и не обут. Правда, Никита мог поехать за мной на джипе. Мне такого развития сюжета не хотелось, поэтому я свернула с проезжей дороги на первую попавшуюся тропинку и вскоре вышла на берег моря.

Короткая набережная осталась в стороне, но ее фонари освещали и часть каменистого пляжа. Я шла вперед до тех пор, пока путь мне не преградили крупные валуны. Они осыпались с горы, нависающей над узкой полоской дикого пляжа, как нос огромного корабля. В другое время я побоялась бы задерживаться в таком месте, потому что один камешек вроде того, на который я присела, мог расплющить меня в блинчик. В тот момент такая вероятность почти не пугала. Страх убили алкоголь, действие которого еще не вполне прошло, и восхищение открывшейся мне первобытной красотой.

Я никогда прежде не видела ночного моря зимой, а оказалось – оно прекрасно. Шторм, сотрясавший скалы прошлой ночью, утих. Усталое море дышало тяжело, но волны были невысокими. Темная вода казалось густой, плотной, как стекло. Лунная дорожка зыбко колыхалась. Я точно завороженная смотрела на море и чистосердечно раскаивалась в том, что сетовала на свою судьбу. Подумаешь, на пару дней застряла в глуши в компании безъязыких иноземцев, их пьяного в дым переводчика и глуповатого водителя! Зато смогла увидеть величественную красоту и спокойную силу дремлющего февральского моря…

Плюх!

Прервав мои прекраснодушные размышления, в воду с громким всплеском упал крупный предмет, рассмотреть который в полете я не успела. Заметила только, что это было нечто белое, довольно большое. Судя по звуку – тяжелое.

Предмет промял жидкую, как марля, лунную дорожку и канул в пучину. По воде пошли круги, но волны их быстро зализали. Я вскочила на ноги и уставилась на скалу, нависающую надо мной, как косая стена палатки. Белый предмет, чем бы он ни являлся, явно упал сверху, с горы, больше неоткуда было.

– Может, это чайка? – робко предположила моя Нюня. – Эти птички как раз белого цвета, и они часто ныряют в воду за рыбой.

– Какие птички? Какие рыбки?! – отмахнулась Тяпа. – Эта «чайка» была тяжелой, как камень!

– Кроме того, чайки имеют обыкновение выныривать из воды, – напомнила я, встревоженно обозревая море.

То, что упало в воду, в ней и осталось.

– А это еще что такое?! – испуганно выдохнула Нюня.

В темноте высоко над моей головой послышался голос. Он что-то прокричал, но я не поняла слов, уловила только общую интонацию – кажется, это было ликование.

– И смех, похожий на плач, – добавила чуткая Тяпа.

Истерический хохот смолк, и у моря вновь стало тихо, спокойно… Только я сильно разволновалась.

– Девочки, – боязливо сказала моя Нюня. – Не хочу никого нервировать, но вам не показалось, что кричали не по-русски?

– А по-каковски – по-японски, что ли? – огрызнулась Тяпа.

Ответом ей было мрачное молчание. Я отвернулась от моря, красота которого меня уже не радовала, и заковыляла по камням, спотыкаясь, падая и обдирая каблуки и коленки.

Глава 12

Джипа моего пылкого кавалера Никиты у «Либер Муттер» не было. Я отметила данное обстоятельство мимоходом, не испытав по этому поводу никаких эмоций. Меня волновал только один вопрос, и я сразу же задала его хозяину гостиницы, который открыл мне дверь:

– У нас все дома?

– В смысле?

Шульц впустил меня в холл, тщательно запер дверь, оглядел меня с головы до ног и с видимым усилием воздержался от ответа, который я без труда прочитала на его лице. Борис Абрамович явно считал, что у меня лично дома далеко не все. Сокрушенно поцокав языком, он сказал с неодобрительной интонацией старой ворчливой дуэньи:

– В вашем возрасте, Танечка, хорошие барышни где попало по ночам не гуляют!

– Я плохая барышня, – легко согласилась я, нетерпеливо топая по коврику ногой в ободранном сапоге. – Не время говорить о твердости ума и нравственных устоев. Вы мне лучше скажите, мои японцы здесь, в гостинице? Все восемь?

  70  
×
×