Спокойно, Маша, я Дубровский!

– Катя, кто это был? Неужели он? Маньяк? – баюкая локоть, плачущим голосом спросила она подружку.

Та остановившимся взглядом смотрела на безмолвствующий телефон и шевелила губами.

– Наоборот! – ответила Катерина Максимовна, имея в виду, что поступивший звонок был от антипода преступника – полномочного представителя правоохранительных органов.

Она окинула оробевшую подружку суровым инквизиторским взглядом и потребовала:

– Ты чай-то вытри!

– Ага, – Раиса Павловна поспешно прошлась по столу тряпочкой, истребляя желтую лужу. – Так лучше?

Не ответив ей, Катерина Максимовна распространила собственные локти на осушенные территории и забарабанила по столу пальцами в такт своим мыслям. Мысли прыгали и кувыркались, как цирковые эквилибристы, и пальцы пианистки Кэт выбивали такую тревожную дробь, что малодушная Раиса Павловна отказалась от мысли хлебнуть еще чайку и предпочла выпить валериановых капель. Интуиция безошибочно подсказывала ей, что Марлезонский балет вступил в стадию неконтролируемого развития.

24

Пицца была горячая, вкусная, приятно большая, и мы с Зямой поделили ее по-братски. К пицце само собой просилось красное вино, поэтому мы с братцем выпили бутылочку чего-то итальянского и вышли из «Мегаполиса» в более чем сносном настроении. Об истории с убийством Дашеньки Павелецкой, в которую мы вляпались по самые уши и из которой, хотелось надеяться, кое-как выпутались, даже не разговаривали.

– Сейчас я ничего не хочу об этом слышать! – предупредил Зяма, едва мы устроились за столиком. – Ясно, что у этой истории будет продолжение, но давай сделаем паузу хотя бы для приема пищи!

Я не стала возражать, и последующий час мы провели мирно, трапезничая и внушая себе, будто жизнь в целом так же гармонична, как сочетание итальянской пиццы и соплеменного ей вина.

Российская действительность нанесла первый удар по нашему идеализму примерно через час. Удар этот был солнечным. Едва мы вышли из кондиционированного здания и оказались под открытым небом, выпитое итальянское вино бурно взыграло непосредственно в кровеносных сосудах. У меня закружилась голова, коленки размягчились, как пластилиновые, а захмелевший Зяма ненормально развеселился.

Началось с того, что его почему-то ужасно рассмешило слово «гипермаркет». Ежеминутно оглядываясь на оставленный нами «Мегаполис» и от этого спотыкаясь, братишка сначала фыркал и хрюкал, а потом, устав радоваться в одиночестве, решил поделиться своим весельем со мной.

– Слышь, Дюха? А я знаю, как будет называться следующая ступень! – похвастался братец.

По его сияющей морде мне сразу стало ясно, что речь не идет о ступенях эшафота, и это, безусловно, радовало, но все-таки принадлежность неведомых ступеней нуждалась в уточнении.

– Я про маркеты! – объяснил Зяма. – Первая ступень – супермаркет. Вторая – гипермаркет. А третья – триппермаркет!

И он захохотал над своей дурацкой шуткой, вспугнув лошадиным ржанием какую-то тетеньку экзотической ближневосточной наружности. Несмотря на сорокаградусную жару, эта особа практически повсеместно, за исключением только глаз и пяток, была закутана в шелковое покрывало. При громовых раскатах Зяминого хохота закрепощенная женщина Востока отпрыгнула с нашего пути и спряталась за елочкой. Я проводила жаропрочную Шахерезаду задумчивым взглядом: что-то в ее облике показалось мне очень знакомым. К сожалению, в тот момент мои мозговые извилины были подобны молочным рекам с кисельными берегами, да еще Зяма отвлекал меня, продолжая громко и настойчиво развивать тему неприличных маркетов третьей ступени. Он как раз закончил составлять приблизительный ассортиментный перечень товаров и услуг, идеально подходящих для такого рода заведений, и даже начал планировать дизайн-проект интерьера и экстерьера (красный фонарь над входом, то-се), когда мы наконец добрались до отчего дома.

В квартире было пусто, тихо, супер-гипер-мятным македонским ладанием уже не пахло.

– А где все? – громко спросил Зяма с порога.

Ему не терпелось поделиться с родственниками по разуму новой шуткой.

– А кто – все? – неласково вопросила из своей комнаты мамуля.

У нее было темно – плотные шторы на окнах не пропускали дневной свет.

Я заглянула к родительнице и тихо ахнула – в самом центре помещения, прямо под люстрой, зависло небольшое привидение. Не обращая внимания на мамулю, склонившуюся над ноутбуком, привидение жило своей жизнью – если это слово вообще применимо к потустороннему созданию. Так или иначе, но призрак трепетал, подергивался и даже раскачивался, при этом дисциплинированно оставаясь в пределах магического круга.