Спокойно, Маша, я Дубровский!

На глазок я дала бы Дмитрию Богдановичу лет семьдесят, так что в бывшие ученики нашей Катерине Максимовне он не годился.

– Что такое? – бабуля тоже растерялась. – Погодите-ка... Митя?! Митенька, это ты?!

– Катрин! – побелевшими губами шепнул «Митенька» и полез в нагрудный карман рубашки за нитроглицерином.

Он сунул в рот таблетку, а бабуля с нежной улыбкой покачала головой:

– Что, ни к черту сердечко стало? А помнишь, как мы на Фишт восходили без последнего привала, и ты полдороги тащил мой рюкзак, точно семижильный?

– Вы старые знакомые? – догадалась я, услышав обрывок знакомого рассказа бабули о славной туристско-альпинистской юности. – Ба, это тот самый Митя?!

– Тот самый, – бабуля кокетливо улыбнулась директору и поправила шляпку. – Сорок лет не виделись!

– Тридцать два, – поправил Дмитрий Богданович. – С тех самых пор, как ты мне отказала и за своего Славика вышла.

– Ох, где теперь мой Славик...

В глазах старых (во всех смыслах) знакомых заблистали слезы, а мои собственные очи засверкали при мысли о том, что личные связи бабули в очередной раз пойдут на пользу делу. Говорят, что старая любовь не ржавеет? Отлично!

Мысленно я закатала рукава, как молотобоец, и принялась ковать из этой нержавейки инструмент для открывания тайны. Имелась в виду тайна личности пациентов «Феникса», вернее, всего одной пациентки.

Бабулино присутствие развязало язык скрытному директору. Растроганный «Митенька» напрочь утратил интерес к делам своей современной клиники, он жаждал предаваться воспоминаниям тридцатилетней давности, а я своими вопросами мешала ему погрузиться в славное прошлое. Чтобы я отстала, Дмитрий Борисович рассказал мне все, что знал. И, хотя знал он, в общем-то, немного, добытые в трудном разговоре крупицы информации легли в мою версию, как недостающие пазлы.

36

– Когда мамуля рассказала мне о «Фениксе», я подумала, что это заведение рассчитано на таких, как Мария Галкина: богатеньких тетенек, которые в прямом и переносном смысле с жиру бесятся, – объясняла я Алке, сидя рядом с подружкой на поваленном стволе.

Мы более или менее удобно устроились в лесу, который превращался в непролазную чащу уже в паре метров от дороги. Прямо перед нами, за дырчатым занавесом листвы, краснели ворота коттеджа «Роза» – в «Фениксе» все домики носили имена декоративных цветущих растений.

– Мы ошиблись, когда решили, что настоящей Машеньки нет в живых. Да, та женщина, которая играла ее роль для екатеринодарской публики, умерла, и тело предано земле. Но настоящая Машенька жива! Она уже полгода находится здесь, в «Фениксе»!

– Уверена? Зараза! – спросила Алка, звонко прихлопнув комара.

– Сама зараза, – отмахнулась я и от скептически настроенной подружки, и от кружащего вокруг кровопийцы. – Уверена на девяносто девять процентов.

– Почему же не на сто?

– На сто я была бы уверена, если бы Дмитрий Борисович опознал настоящую Машеньку как свою пациентку, – вздохнула я. – К сожалению, у нас нет ни одной ее фотографии. Зато он опознал кое-кого на снимке в газете!

– В том фоторепортаже «Утренней жизни»? – встрепенулась Трошкина. – И кого он там узнал? Андрея Попова?!

– Дмитрий Борисович узнал мужчину, который полгода назад привез в клинику и с тех пор регулярно навещает пациентку из коттеджа «Роза», – я кивнула в сторону красных ворот. – Однако это был вовсе не Андрей Попов. Дмитрий Борисович указал на его охранника!

– Так это одно и то же, охранник, его хозяин – без разницы!

– И я так думаю, – согласилась я. – Посмотри, как здорово все складывается! Маман Попова сказала, что до последнего времени ее сын свою жену просто обожал. Правильно, обожал, пока его женой была настоящая Мария Галкина, а вот к фальшивой Машеньке он никаких нежных чувств не питал и скрыть этого не смог.

– То есть ты хочешь сказать, что любящий муж Попов при переезде из глухой провинции определил обожаемую супругу Галкину в сей уединенный косметологический скит, чтобы она резко похорошела и не ударила в грязь лицом в новых высоких кругах? – чеканно сформулировала Трошкина. – По-моему, это очень благородно. Не каждый мужчина так поступит!

– Не каждый, – я вспомнила своего папулю.

– Но я не вижу тут никакого криминала, – с сожалением сказала Алка. – А между тем в деле три убийства!

– Нет-нет, наверняка мы знаем только о двух – Ниночки Сигуркиной, которую закатали в цемент, и Дашеньки Павелецкой, которой сломали шею, – возразила я. – Лже-Машенька Галкина, по слухам, умерла от передозировки наркотиков. Думаю, слухам можно верить. При том образе жизни, который вела данная особа, этого нужно было ожидать. Вот Галкин, я думаю, и ожидал.