Руссо туристо, облико морале

– Метод Мальчика-с-пальчика, а также Ганса и Гретель! – важно кивнул начитанный Зяма.

– Я вижу, Инке этот сказочный метод не помог, она все-таки заблудилась, – буркнул Кулебякин.

– Наверное, слишком далеко зашла, – пробормотала я. – На всю Вену стикеров не хватило.

– Просто не надо было их раздавать кому попало, – желчно заметил капитан.

– А вот, кстати, для кого она это написала? – Зяма вернул себе бумажку, засмотрелся на нее и задумался.

– Для мальчика, – буркнул Кулебякин.

Я было подумала, что мы продолжаем чтить память сказочного Мальчика-с-пальчика, но выяснилось, что капитан говорит о юном родственнике Крамера.

– Портье из нашей беседы в холле уловил фамилию «Кузнецова» и слово «автомобиль», – объяснил он. – Это волшебное заклинание и побудило его к нам обратиться. Оказывается, этой ночью какой-то юноша пригнал данное транспортное средство в гостиничный гараж и оставил у ночного портье ключи для фрейлейн Кузнецовой из триста тридцать шестого номера. Зяма, посмотри в бардачке, я полагаю, что где-то должна быть еще одна бумажка на имя твоей сестрицы.

– Есть такая бумажка! – шустрый Зяма победно стукнул крышкой бардачка. – Не такая красивая, не розовая, но зато с автографом дяди Миши Крамера. Это документец на прокат автомобиля!

– Значит, Инка не просто гуляла, она отправилась к Крамеру и арендовала у него вот эту машину, – рассудила я. – Точнее, не у самого дяди Миши, а у его мальчика. Получается, что крамеровский мальчик – последний, кто видел нашу Инку?

– И если он не расскажет мне все, что знает, то последним, кого он увидит в этой жизни, буду я! – сказал капитан Кулебякин так грозно, что понятливый Зяма тут же начал насвистывать похоронный марш.

С третьего такта капитан к нему присоединился. Мальчики художественно и с большим чувством насвистывали самый известный «Реквием» – моцартовский, что можно было бы считать данью уважения прекрасной Вене, если бы на лицах исполнителей не читалась суровая решимость раскатать сей прекрасный город по камушку.

Я подумала: если Инка не найдется достаточно быстро, столица Австрии рискует не досчитаться пары дворцов и энного количества жителей – начиная с хваленого хорошего мальчика дяди Миши.

Среда

1. Не Катя

Номер был двухкомнатный, очень даже неплохой. Помпезный стиль, в котором неведомый дизайнер выдержал его убранство, мне не слишком понравился, но просторная кровать под малиновым бархатным балдахином с золотыми кистями оказалась неожиданно удобной. Муня похвастался, что сто лет назад на месте этой гостиницы была конюшня императорской гвардии. Ныне величие былых времен приятно дополнил современный комфорт, а лошади, что было не менее приятно, затерялись во мгле веков.

Я сразу же задумалась – с кем же мне придется делить роскошное ложе? Выяснилось, что с Моникой. Из всех возможных вариантов этот казался самым скучным, но зато позволял беспрепятственно насладиться ночным отдыхом. Уже не знаю, какой жизнью я жила до своего второго рождения в проволочном гнезде на австрийской стройке, но последние сутки выдались на редкость утомительными. Вдобавок ко всему Муня-Маня-Моня еще затащили меня на какую-то безумную ночную дискотеку, где я за какой-то час растратила последние остатки сил. Короче говоря, спать хотелось до одури.

Я первой совершила вечернее омовение в псевдомраморной ванне, без промедления удалилась в наш с Моней будуар, распростерлась под сенью балдахина и уснула раньше, чем мои новые друзья собрались пожелать мне спокойной ночи. Зато они не упустили случая разбудить меня поутру.

– Гутен морген, Катиш! – с безупречной дикцией школьной учительницы произнесла Моника, похлопав меня по теплому розовому плечику сухой и твердой, как деревянная лопаточка, ладошкой.

– Гутен морген, гутен таг! – пробурчала я и поспешно прикрыла рот ладонью, пряча зевок и рвущееся с губ продолжение агрессивного стишка: «Бьем по морде, бьем и так!»

Бить Моню я не стала, хотя швырнуть в нее подушку очень хотелось.

Людям, которые прежде имели несчастье будить меня на рассвете, везло гораздо меньше, чем Монике. Но я вовремя вспомнила, что обязана огорчительно ранней австрийской пташке Моне и ее русским кавалерам ночным отдыхом в комфортных условиях королевской опочивальни. Поэтому я усилием воли трансформировала злобный оскал в добрую улыбку и подарила ее Монике.