Пояс неверности

Не очнулась. Каракуль снял автомат, Лию развернул на спину, автомат положил ей на грудь, поплыл к проему, приказав юноше:

– Вперед плыви и разгребай завал! Потолок обрушится, тогда нам точно крышка.

Осознав, что все-таки они остались живы, юноша заскользил по поверхности, энергично разгребая воду. Один труп всплыл, второго не было видно. Оттолкнув труп, он принялся разбирать доски, завалившие проход. Юноша первый вылез на волю, вытащил Лию. Каракуль выбрался сам и сразу бросился делать искусственное дыхание девушке.

– Умерла? – спросил юноша. – Извини... я старался... помочь ей...

Каракуль делал массаж сердца, дыхание рот в рот, разводил и сводил на груди руки, растирал их – ничего. Тогда Каракуль оторвал девушку от земли, затряс за плечи так, что голова Лии моталась вперед-назад, и заорал:

– Очнись, твою мать! Не смей подыхать, черт тебя дери!

Отхлестал по щекам несколько раз и тряс, тряс... Ее первый вдох был похож на всхлип. Каракуль еще потряс девушку, но осторожней. Она открыла глаза, тут же их закрыла. Он вздохнул с облегчением, надел на шею автомат и поднял Лию на руки. Нежданно-негаданно раздалось:

– Всем стоять! Руки вверх!

Тимошенко действительно надумал покурить на свежем воздухе. Но только вышел из ресторана, как его подхватили под руки двое, приказали «не вякать», втолкнули в машину и повезли, ничего не объясняя.

– В чем дело, братва? – ерзал меж двух «бычков» на заднем сиденье Тимошенко.

Три бугая Булькатого как в рот воды набрали, даже не смотрели в его сторону. Приехали на берег моря за городом, грубо вытолкнули Тимошенко из машины. Окружили. Шептал прибой, ночь теплая и звездная, а душа Тимохи в сплошном морозе пребывала.

– Сымай штаны, пидор, – сказал самый здоровый лениво, состроив кислую мину, означавшую, что ему смотреть на Тимоху противно, не то что прикасаться.

– З-зачем? – сжался Тимоха, вдруг догадавшись, что с ним хотят сделать.

– За тем, – захохотал стоявший справа. – Пацаны, резинки надеть надо, а то у педрил СПИДа полно.

– Наденем, – хмуро сказал еще один. – Я тоже не хочу СПИДа. Я и его не хочу, но чего не сделаешь ради науки.

– Какой науки? – закричал Тимоха. – Что я вам сделал?

«Быки» подходили. Тимошенко рванул в интервал между первым и вторым, однако ему подставили подножку, он упал на гальку. Мгновенно на него навалились, грубо подняли, оттащили к машине, бросили на капот лицом вниз и стянули брюки.

Он вопил, как кабан под ножом, вопил от боли, унижения и отчаяния. Отбивался. В назидание ему набили еще и лицо. В конце концов Тимошенко выбился из сил, только вздрагивал и скулил, скрежеща зубами. Бугаи по разу «приложились» к Тимошенко, затем бросили на камни почти бесчувственное тело, сели в машину и укатили. Брюки забрали.

Остался несчастный Тимоха лежать на берегу в рубашке и пиджаке. От камней тянуло холодом. И от моря веяло холодной влагой. Он дополз до воды, плеснул в лицо несколько раз и упал головой на руку. Так лежал какое-то время. Тут ударило: Хачик сдал его Булькатому! За это мерзавцы надругались над ним.

– Хачик, собака, я это так не оставлю, – пробормотал Тимоха, поднимаясь. – И тебе, Булькатый, обещаю... я вам всем... изуродую собак!

Боль пронизывала тело до самого мозга, но Тимошенко медленно побрел на огни города. Добравшись до окраины, снял рубашку, накинул на бедра, пиджак надел на голое тело и потащился, часто останавливаясь и мыча от боли, домой.

Барак за спинами горел, потому три человека напротив слишком выделялись, освещенные огнем, четвертый сидел в засаде у машины. Три человека направили на них оружие. Каракуль узнал всех. С ними водку пил, в карты резался, по бабам ходил. Наверное, времена настали не те, дружба быстро забывается, а жизнь теряет цену. Надо же! Выбраться из крысятника с ледяной водой и попасть на стволы – потрясающее «везение»! Каракуль медленно опустил Лию на ноги, она оседала, не имея сил стоять. Он прижал девушку к себе, закрыв ею автомат на груди, маленький автомат, их спасение. Хочешь не хочешь, а поиграть в войну, видимо, придется.

– Девушка идет к нам, – сказал главный охранник Хачика. – А вы стойте спокойно, иначе, братва, будем стрелять. Я не шучу.

– А ведь не шутит, – прошептал Каракуль, осторожно ощупывая автомат.

Лия подняла голову, произнесла:

– Я не хочу к ним, пусть лучше убьют.

Несколько секунд паузы. Это не могло продолжаться даже минуту, что и подтвердил охранник Хачика, потребовал более жестко: