Снежный король

– Так ты не думаешь, что это сделал тот мальчик... Егор?

– Разве я похож на идиота?

– Почему же ты согласился и... и... позволил его... раз не он?

– Потому, – вяло отозвался Герман.

Опьянение не наступало, боль обострилась, его начала бить мелкая дрожь, словно он замерз. Герман отхлебнул из бутылки, которую не выпускал из рук, и пояснил Рите, нервно сжимавшей рюмку:

– Пусть думают все, что убийца найден, что я считаю им Егора. Пусть так думают. И настоящий убийца тоже. Я сам его найду. Обязательно найду.

– И что потом?

– Убью, – спокойно сказал он, запивая из бутылки страшное слово.

– Ты несправедлив к Егору. – Рита старалась говорить мягко. – Каково ему сейчас в тюрьме? Славный паренек попал к отребью, обвиняется в убийстве... ему тяжело...

– Переживет, – жестко отрезал Герман. – Я должен найти эту сволочь, а для этого мне надо, чтобы парень... понимаешь? Зная, что на Егоре висит подозрение, убийца успокоится и выползет наружу. Обязательно выползет, я уверен. А парень... ничего с ним не случится. Посидит немножко, потом я компенсирую его моральные затраты.

– Разве возможно это компенсировать деньгами?

В следующий момент бутылка полетела в стену, раздался почти взрыв, и осколки посыпались на ковровое покрытие. У Риты бешено заколотилось сердце от испуга, а побагровевший Герман с вздувшимися на шее жилами закричал:

– Хватит о Егоре! Моего отца убили! Вдумайся: у-би-ли! Кто-то выстрелил в него на свадьбе дочери. Кто-то продумал все до мелочей, действовал хладнокровно. И это кто-то из приглашенных на свадьбу, он сочувственно пожимал мне руку (Герман в сердцах ударил ладонью по кровати), похлопывал ободряюще по плечу, а возможно, и слезу пустил. Да я холодею, когда думаю, что бродит он среди нас, что он из тех, с кем отец пожелал остаться наедине во время фейерверка, кому доверял. И я клянусь, что вычислю его. И прикончу вот этими руками! Я уничто...

Он осекся на полуслове, заметив потрясенную, сжавшуюся Риту.

– Прости, Рита, – взял ее за руку, потянул на себя. – Я напугал тебя... прости. Мне... я любил его. Он был замечательным человеком, теперь его нет и... никогда не будет. Никогда. Вдумайся в это слово: никогда... Страшно звучит... Рита... ты мне нужна... очень...

Наткнувшись на рюмку, которую она так и сжимала обеими руками, Герман вынул ее и отбросил в сторону. Звякнув, рюмка разбилась. «Какое все хрупкое...» – промелькнуло в голове Риты, Герман тем временем шептал и шептал, хотя они были одни в огромном доме, но он как будто боялся, что его подслушают:

– Рита, прости. Таким ты видела меня последний раз. Обещаю. Рита... я не могу без тебя. Дай мне слово, что не бросишь меня.

Такого слова она дать не могла. Все было слишком хрупко, а потому изменчиво. Рита была уверена, что горе и боязнь одиночества пройдут, Герман все забудет и станет прежним. Так уж он устроен. Она же устроена по-другому, жить с постоянной тревогой, думать, что он где-то проводит время с другими, – невыносимо, былых отношений не вернуть, что-то изменилось в ней, надломилось, треснуло. Но сейчас... Пусть святоши-праведники осуждают ее, дескать, нельзя лгать, а заниматься любовью, когда случилось непоправимое несчастье, грех и святотатство, Рита не посмела оттолкнуть Германа. Поначалу ее сдерживало нечто невидимое, нависшее над ними, чему, возможно, есть названье – рок, смерть, неотвратимость. Казалось, эти силы извне следят за ними, отчего сковывало руки-ноги, чувства. Однако Герман еще никогда не был так нежен, словно открылись шлюзы, и на Риту хлынул поток любви, принудивший ее отпустить себя.

Он отключился сразу, а Рита заснуть не могла, размышляла. Вот уже и надежда расталкивала внутри сидевшую уверенность, что их роману пришел конец. Противоречия и сомнения вытекали из уголков глаз, оставляя на подушке мокрые пятна. Стоило Герману очнуться ото сна, как он шарил руками в поисках Риты, крепко прижимал ее к себе, они долго лежали без слов, а затем повторялось то же самое, с открытыми шлюзами...

Стемнело. Горела настольная лампа на тумбочке у кровати, из окна тянуло прохладой, и никак не спалось. Рита набросила халат, подошла к окну. В доме Феликса окна огромные, доходят почти до пола и днем дают много света. Рита забралась с ногами на подоконник, долго глядела в звездное небо, от которого веяло вечным покоем, а потом опустила глаза на дерево напротив...

Неподалеку рос необыкновенно большой серебристый тополь с толстенным стволом и раскидистой кроной. Ему, наверное, лет сто, не меньше. Подсвеченный фонарями, он прекрасно вырисовывался на фоне темноты. Именно оттуда, из кроны, исходило что-то пронзительно пугающее. Ударила мысль, пронеслась огнем по телу, оставляя мурашки на коже: за ними наблюдают! Рита подскочила, задернула штору и прижалась к стене.