Война

Внезапно тишину трактира пронзила донесшаяся со стороны леса чересчур громкая и, казалось, совсем неуместная трель соловья, а уже через мгновение дверь корчмы распахнулась, да с такой силой, что чуть не слетела с петель. «Тревога! Шеварийцы идут!» – громко выкрикнул первым ворвавшийся в зал часовой. По тому, как блестели глаза и зарделись щеки обоих взволнованных парней, Дарк без дальнейших разъяснений понял две прискорбные вещи. Врагов было слишком много, чтобы вступать в бой, а шанс незаметно пересечь двор и скрыться в лесу то ли изначально отсутствовал, то ли был безвозвратно потерян из-за непростительного разгильдяйства зазевавшихся на посту дозорных.

– Что встали?! Живо дверь подоприте столом, да перед окном не маячьте! – отдал приказ командир, к великой радости солдат, ничуть не потерявший присутствия духа и даже, как им показалось, не капельки не встревожившийся. – Затем марш на кухню! Проверить, где тут черный ход! Если его нет, так сделать!

* * *

Нет ничего более спорного, чем неоспоримые истины, привитые людям с детства. К примеру, любой, от крохотного малыша до престарелого мужа, знает, что мир – это хорошо, а война – плохо, но если как следует поднапрячь мозги и вдуматься в суть вещей, определение получится не столь уж и однозначным. А иначе откуда в нашей жизни столько и не «белого», и не «черного», а «грязновато-серого», приносящего не только вред, но и немного пользы?

Во-первых, хоть крови на войне, бесспорно, больше, чем в мирной жизни, но зато процесс пролития пота приобретает более ощутимый смысл. На пашне иль в ремесленном цеху бедняк трудится на благо хозяина, в военные же времена исключительно ради собственной пользы – чтобы выжить, избежать смерти от вражеского копья или меча.

Во-вторых, в спокойные времена труд крестьян и ремесленников кормит знать, на войне же богатым сословиям приходится чуток поумерить аппетиты и даже слегка подраскошелиться, а иначе ослабшие руки оголодавшего бедняка не будут способны держать оружие и защищать их добро.

В-третьих, мир – пора молчаливых компромиссов и стоического долготерпения голодного большинства ради блага сытых меньшинств; война же, наоборот, обостряет давно назревшие конфликты и заставляет предпочитающих обычно позабыть о них людей найти какое-никакое решение игнорируемых проблем.

В-четвертых, война, как лакмусовая бумажка, проявляет людскую сущность. На войне сразу становится явным, кто человек с большой буквы, а кого и человеком-то трудно назвать; кто, не жалея жизни, борется за счастье близких, а кого заботят лишь целостность и комфорт собственной шкуры.

В-пятых, война дает шанс рабам обрести свободу, а представителям низших сословий достичь благополучия и величия высших. Только на войне у любого солдата появляется шанс заслужить «белые шпоры» и променять дырявенькую кольчужку пехотинца на блестящие рыцарские доспехи. Только война дает шанс беднякам проявить себя и смыть позорное клеймо раба или слуги, поставленное на них с момента рождения.

И, наконец, в-шестых, пожалуй, самое большое преимущество военной поры состоит в том, что она во многом уравнивает сословия. Шанс погибнуть в бою почти одинаков что у рыцаря, что у обычного пехотинца, ведь стреле без разницы, чью грудь пронзить, а меч в сражении опускается на голову первого, кто встретился на пути. Война не разбирает, кому дарует смерть иль мучения, но заставляет терпеть лишения и трудиться всех: привыкших к праздности вельмож, не знающих обычно роздыха бедняков. Особенно это заметно в походах, когда командирам приходится сражаться наравне с солдатами, есть с ними из одного котла, спать под одной дырявой крышей на кишащем клопами и прочими паразитами лежаке, вместе махать киркой или лопатой, возводя укрепления и хороня погибших после очередного сражения…

Наглядным подтверждением последнего аргумента мог бы стать похоронный ритуал, прошедший однажды ранним утром на тихой лесной поляне в пяти-шести милях к югу-юго-востоку от Удбиша. Добрых полторы дюжины человек совместно трудились не покладая рук и не жалея запачканных травою да землей портков, когда рыли огромную яму – братскую могилу для пока еще покоящихся на прикрытых мешковиной подводах трупов. В одной разношерстной похоронной команде, сформированной неизвестно кем и когда и явно не имевшей никакого отношения ни к столичным властям, ни к шеварийской армии, трудились не только крестьяне с ремесленниками да прислуга ближайшего трактира, но и уважаемые зажиточные господа во главе аж с настоящим дворянином. Все они наравне стояли по колено в грязи и усердно махали лопатами, выгребая из ямы под мелким, противным дождем вязкую черно-коричневую массу, более походившую на строительный раствор, нежели на землю.