Клондайк для одиноких девиц

– Да стой ты! – крепко ухватил ее Серафимов и резко прижал к себе спиной. – Остынь, сейчас само все разъяснится.

А в это время женщина, стоящая рядом с Владленом, стянула мальчика с рук отца и нежно проговорила:

– Боря, погоди, иди к бабушке, мы сейчас с папой спустимся. Беги!

Лиза не стала ждать, когда они «с папой» спустятся, вывернулась и резко рванула к сцене.

– Ты куда это?! – кинулась ей наперерез дражайшая Эльвира Богдановна. И как только узрела? – Ты куда это намылилась?

– Кто это?! – задыхаясь, кивнула Лиза на подбежавшего мальчонку. – Почему он Владика папой зовет?

– Это мой папа! – смотрел на нее исподлобья незнакомый Боря.

– С каких это щей? – спросила Лиза у свекрови.

Та и не собиралась оправдываться. Напротив, она вела себя даже вызывающе:

– Что это за тон, милочка?! Что ты такого увидела? Ну да, Борис – сын Владика, а Эммочка – его жена! Слышала, как они хорошо пели? И не кипи! Она раньше тебя с ним познакомилась! Они, между прочим, вместе еще в институте учились! Там и полюбили друг друга, да! И даже… у них вот Боря потом появился, сразу после окончания! Но только… Владику надо было строить карьеру, поэтому он не мог на себя взвалить отцовство! И Эмма… некоторое время растила мальчика одна. Ну и что ж?! Зато у нее теперь своя столовая! Ресторан собирается открывать! Женщина многого добилась! Случайно с Владиком встретились и поняли, что жить друг без друга уже не могут. Эммочка, слава богу, все ему простила. Ты же не станешь у ребенка отбирать отца?! Да мы и не позволим.

Лизу будто помоями облили. И еще этот… Серафимов за спиной, и когда он подошел?

– Не стану… – прошептала она.

– Мы с Виктором Иванычем еще какое-то время поживем у тебя, а… а Владик уже съехал, так что… по поводу жилплощади можешь не волноваться!

Лиза просто не могла говорить, за нее сказал Серафимов:

– Спасибо, мы какое-то время подождем. Но уж на следующей неделе – будьте любезны!

– А вы, пардон, кто будете? – высокомерно смерила его взглядом Эльвира Богдановна.

– Я, видите ли… тоже очень старый Лизин друг… и у нас… вы не представляете, даже двое детей! Лиза у меня такая ветреная! Я ей сразу сказал – и что ты нашла в этом альфонсе? Но! Я ей все простил! Прошу прощения, мы торопимся, – и он буквально силой поволок Лизу к машине.

– Я не совсем поняла, вы на какого альфонса намекаете?! – кричала ему вслед ошарашенная Эльвира Богдановна. – Молодой человек! Так если… Виктор, крикни его! Если у вас есть жилплощадь, так, может, мы тогда…

Игорь уже ничего не слушал, он затолкал Лизу в машину и весело трещал о всякой ерунде – только бы она пришла в себя.

– Лизавета! А мы с тобой сметану-то взяли? Ты не помнишь? Ну какой торт без сметаны-то? – не умолкал он ни на минуту.

– Какую сметану? – не понимала Лиза.

– Здра-а-асссьте!!! Белую, какую еще! Ты взяла? И сахар, наверное, забыла, да? Ну я не знаю! А что тогда мы вообще купили?

Лиза вдруг швыркнула носом и улыбнулась сквозь слезы:

– Да брось ты, Игорь, все мы взяли… и не успокаивай меня… Он меня никогда не любил… только… только надо ж было именно сего-о-о-одня-а-а-а… – и она заревела горько-горько, навзрыд, размазывая по щекам крупные, как бобы, слезы.

– Ну пореви… – разрешил Серафимов. – Пореви, чего уж там… и как же он тебе столько времени не говорил, что у него сын-то растет? Мальчишка такой славный.

– А он… он и сам, наверное, забыл! Гад несчастны-ы-ы-ый! – хлюпала Лиза. – Потому что он предате-е-ель! Он и алименты не платил никогда-а-а… А, может быть, платил, я не знаю, потому что он мне никогда деньги не отдава-а-а-ал, все матери-и-и-и. А она… на меня же и накричала-а-а-а, а сами… у меня столько жили-и-и… а теперь кричи-и-и-ит…

Они уже выехали за город, Серафимов теперь ехал по какой-то лесной дороге, а Лиза все никак не могла успокоиться. Она и сама не понимала, откуда вдруг взялось столько слез. Выливалось все – и предательство, и незаслуженная обида, и жалость к себе, и горькое сожаление об упущенных годах…

Игорь остановил машину на большой поляне, открыл свою дверцу и тихо спросил:

– Ну что ж ты ревешь-то так?

– А потому что… нельзя же та-а-а-ак, я же челове-е-е-е-ек, мне бо-о-о-ольно…

– Больно… покажи как! – вдруг попросил он то ли в шутку, то ли всерьез.

– Я тебе что, телевизор, что ли?

– Ну покажи! Говоришь, больно, а сама еле слезы цедишь, – упорствовал Серафимов.