Свадебный марш на балалайке

– Дорого-о-ой… – мелодично позвала Офелия, с опаской усаживаясь на высокий подоконник. – Я твой сон. Пойдем со мной…

Девушка поднялась и чуть не оступилась. Еле слышно она матюгнулась, но это не испортило очарования.

– Так ты идешь? – плавно махала она руками и призывно улыбалась.

Дусик просто не мог оторваться от видения. Вот плохо, что мамы нет, она бы тоже за него порадовалась, хотя… Она наверняка сейчас радуется совсем по иному поводу!

– Я не поняла, ты чего, еще не проснулся? – нетерпеливо проговорила девушка и уперла руки в бока.

– Я… это… Я не хочу просыпаться… – просипел Дуся. – Мне с тобой интересно… Сама же говоришь: сон!

– А, ну да… – опомнилась безумная и выдала упражнение для танца живота.

Наверняка где-то у себя в Датском королевстве она прошла курсы виляния тазом. Дуся завороженно наблюдал за ночной гостьей.

– Слушай, я ведь не могу с тобой до утра, ты собирайся и пойдем. Представь: сейчас кто-нибудь постучится, и тебе придется проснуться. А там уж думай – получится у меня еще раз тебе присниться или другие клиенты будут, не угадаешь. Так что давай поторапливайся, – здраво рассудила Офелия.

Дусик поспешно вскочил и, стыдливо прикрывая руками ситцевые трусы (Алекс сказал: они не модные), поспешил нарядиться в костюм.

Офелия сидела на подоконнике, болтала ногами и прикуривала неизвестно откуда взявшуюся сигарету.

– Слышь, если думаешь, что мы с тобой на презентацию, – ошибаешься, – честно предупредила она. – Нам тут недалеко, так что ты костюм мог бы и не надевать.

Дуся не спорил. Он только быстрее стал застегивать пуговицы и зашнуровывать ботинки.

– Да иди в тапках, – теряла терпение Офелия. – И вообще, будешь копаться – уйду.

Конечно, никуда она не делась, они ушли вместе. Дуся спотыкался о какие-то корни, кирпичи и все же дошел, да здесь и идти было меньше минуты. Наяву он не знал этого места – заброшенная пыльная комната с ажуром паутины, скрипучая древняя кровать, пыль, грязь и холод. В обустроенном коттедже Алекса такой берлоги не было.

– Дорого-ой, – снова низким голосом проговорила Офелия и толкнула Дусю в лоно кровати. – Раздева-а-айся, я вся дрожу-у-у…

– Ну так… понятно… Только… это… если я разденусь, я тоже дрожать начну, – пытался сесть в кровати Дуся. Все-таки жалко было пачкать такой дорогой костюм.

– Ты так и будешь одетым всю ночь? – вытаращилась на него девушка.

– Да ничего-ничего, не стесняйся, – успокаивал ее Дуся. – Показывай, какая там у тебя программа.

Девушка пожала плечами, а потом приказала:

– Давай хоть тебе глаза завяжем, если ты такой упертый. Нет, это одуреть надо: сидит с бабой и даже пиджак не скинет.

– Я бы попросил вас изъясняться шекспировским языком… Если можно. И еще – сразу хочу вас предупредить: у меня уже в некотором роде имеется любимая девушка (конечно же Ксения, куда от нее денешься), так что не надо мне завязывать глаза, но в остальном… если у вас далеко идущие планы…

– Да! У меня очень далеко идущие планы! Я мечтаю еще присниться тебе, твоему сыну и твоему внуку! Поворачивайся, идиот! Дай хоть руки завяжу!!!

Пока Дуся думал, стоит ли обижаться на сумасшедшую Офелию, она ловко скрутила ему руки за спиной, и объект ее страсти стал беспомощным, как беззубый щенок.

– Милая девушка, а для чего руки-то связывать? – бормотал он.

– Это… для пущей страсти… – пыхтела девушка и напоследок шлепнула ему на рот скотч. – Ну вот, сейчас тебя еще немного перевяжу, чтобы ты не трепыхался, и займемся самым главным.

Руки ее уже скользили по телу и перевязывали сонную жертву, как ветчину, веревками. Дусик непроизвольно втянул живот, чтобы казаться стройнее. Она запеленала его, будто крохотного младенца, старой простыней – хорошо подготовилась, хоть и полоумная. А потом неласково фыркнула и удалилась.

Дусик мычал, но так, не сильно, он слышал, что она шуршит где-то рядом. У Офелии, вероятно, случилось обострение слабоумия, потому что она появилась теперь в каком-то кожаном прикиде, который сплошь состоял из ремней и дырок. Самое неприятное: в ее руках была настоящая плетка. Девица размахнулась, плетка взвизгнула и опустилась на дрожащую Дусину плоть. Тонкое полотно дорогих брюк не спасло от обжигающей боли. Взреветь во всю силу легких помешал скотч, зато у Евдокима немедленно выскочили глаза из орбит и стали как у того рака – на ножках.

– Дорого-о-ой, я научу тебя любить страдания, – мяукала сумасшедшая и продолжала с остервенением хвостать дорогого плеткой. – Тебе ведь уже нравится, правда?