Принц в неглиже

   – Тихо!

   Пациент вздохнул, ресницы его задрожали.

   – Давай вытряхнем его из мешка! – Ирка энергично завозилась.

   – Стриптиз – без меня. – Я скромно отвернулась.

   – Это еще что такое? – Удивление в голосе подруги заставило меня обернуться.

   – А ты не знаешь? Это кирпич! – язвительно ответила я. И вдруг встревожилась: – Ирка! Ты же не собираешься огреть его кирпичом?

   – Уже, – виновато проговорила Ирка, поспешно отбрасывая кирпич в сторону.

   – Что – уже?

   – Уже огрела! Я не хотела, взялась снизу за мешок, тряхнула – а это и выпало.

   – И куда выпало? – прокурорским тоном спросила я. – То бишь куда попало? На голову?

   – Да нет, не на голову. На спину. Ну, почти на спину…

   – А. – Я немного успокоилась. – Тогда нестрашно. Он вроде бы дышит?

   – Сейчас послушаю!

   Мы затаили дыхание и услышали: громыхая и подпрыгивая на колдобинах, по проселку сайгаком скакала карета «Скорой помощи».

   Кому как, а мне с приездом «Скорой» полегчало: пожилой врач внушал доверие, и я с готовностью переложила на него ответственность за здоровье пациента. Мое внимание всецело заняло упорное стремление Томки непременно забраться внутрь фургона. Пока я пасла свою собаку, доктор принял решение госпитализировать нашего голыша.

   – Увезли болезного, – пробормотала Ирка.

   – Куда его? – запоздало поинтересовалась я, когда габаритные огни фургона растворились в ночи.

   Из темноты доносился затихающий лай Томки, сопровождавшего «Скорую» по собственной инициативе.

   – В Первую городскую больницу, – ответила Ирка, поднеся к глазам бумажку с адресом и телефоном.

   – Вот и славно, – сказала я. – Спокойной ночи! Увидимся утром.

   Все только начиналось.

   Упомянутое утро кое-кто начал тревожно.

   – Где Серж?

   – Не знаю, – честно ответил Бурундук.

   Хозяину врать нельзя, это правило соблюдалось железно.

   – Так, – озабоченно бросил Беримор. Пальцы его сами собой пробежались по клавиатуре, и на экране компьютера появились буквы: «Так». Дурная привычка: Беримор в любой ситуации сохранял непроницаемое выражение лица, но руки его порой выдавали.

   – Когда ты его видел в последний раз?

   На этот вопрос Бурундук тоже ответил правдиво:

   – Вчера. – Немного подумал, напряженно сведя брови, уточнил: – Вечером, часов в шесть.

   – Где?

   – В мешке.

   – Где-е?! – Беримор приподнял брови. Палец его так и застыл на кнопке с символом Е.

   – В мешке, – повторил Бурундук, с интересом косясь на экран.

   – В каком мешке? – Беримор поздно сообразил, что спросить надо было иначе. Бурундук отвечал только на конкретно поставленный вопрос.

   – В обычном, – охотно пояснил он. Хозяин молчал, Бурундук решил, что сказанного ему мало, и добавил – Значит, так: мешок новый. Серый. С одной заплаткой, а так хороший, крепкий мешок – для сахара там, для муки, для картошки…

   – Или для Сержа, – буркнул Беримор. – Почему в мешке?

   – Ну как – почему? – Интерес хозяина к деталям его работы Бурундуку польстил. Он охотно делился маленькими секретами – В нем намного удобнее: и тащить легче, и внимания не привлекает. Конечно, можно еще в чемодан засунуть или там в ковер завернуть, но такой большой чемодан денег стоит, а ковер в одиночку не унести…

   – Бож-же мой! – пробормотал Беримор.

   Он схватил левой рукой сигарету, а правой – зажигалку. Не сводя глаз с безмятежного лица Бурундука, слепо повел одну руку навстречу другой, и пламя золотой зажигалки «Zippo» опалило розу в букете.

   – Сядь, – бросил он Бурундуку. – Давай по порядку.

   Тот с удовольствием плюхнулся в мягкое кожаное кресло, сложил ладони на коленках и приготовился излагать по порядку.

   Бурундуком Васю Зверева окрестили не жулики-разбойники где-нибудь на зоне или в воровской малине, а назвал так отличник и умница Петя Мишин – еще в стенах родной средней школы № 14. Петя был личностью известной и популярной. Его математические способности широкую общественность волновали мало, но у Пети был и другой ценный дар: он придумывал удивительные клички, красивые и звучные, как родовые имена породистых аристократов, да еще и прилипающие намертво. Потапыч, то есть Мишин, – это была «фирма» почище Кардена или Диора. В разгар апокалипсиса большой перемены, когда банальные призывы: «Вова! Вова!» – бесследно тонули в оглушительном шуме, достаточно было веско произнести: «Вервольф!» – и безымянная мелюзга в почтительной тишине расступалась перед гордым носителем звучного имени.