Молилась ли ты на ночь?

– Стоп! А ящик на место запихивать мы в темноте будем, что ли? Методом ненаучного тыка?

С возвращением ящика на его законное место пришлось повозиться, он, подлый, никак не хотел заталкиваться обратно в шкаф, и мы с Трошкиной аж взмокли от усилий.

– Жарко! – объявила Алка, машинально стерев пот со лба какой-то тряпочкой, подхваченной из ящика.

– Ты утираешься носком, – сообщила я подружке.

– Могу предложить тебе второй, тоже утрешься, – парировала она.

– Я лучше платочек найду, – сказала я и с новым интересом взглянула на содержимое ящика, дотоле не привлекавшее моего внимания. – Вот это да! Неужели?

– В чем дело? – спросила Алка.

Я двумя руками торопливо вытянула невесомый сверток белого батиста, оказавшийся мужской рубашкой из превосходного тонкого полотна. На ощупь ткань была чуточку влажной, как будто ее совсем недавно достали из барабана стиральной машины с хорошим отжимом и не дали окончательно просохнуть.

– Алка, это же та самая рубашка, которая была на убитом Полуянце! – возбужденно сообщила я. – Я ее отлично запомнила, такая тонкая белая ткань в крошечных бурбонских лилиях, и оборванная верхняя пуговка на воротнике! Значит, рубашку с трупа сняли и постирали!

– Постирать ее, конечно, могли, – согласилась Алка. – Но где же, в таком случае, дырка от кинжала? Ее что, зашили?

– Гм… Действительно, где же дырка? – я внимательнейшим образом рассмотрела грудь рубашки, особенно – район кармана на левой полочке, но никаких сквозных отверстий не нашла.

И никаких швов тоже!

– Может, у Полуянца было две одинаковых рубашки? – подумав, предположила я.

– И обе с оборванными верхними пуговками? – напомнила Алка. – Думаешь, у Полуянца такой бзик – пуговки обрывать?

На всякий случай мы еще покопались в белье Ашота Гамлетовича и выяснили, что такого бзика у него не было, на других сорочках все до единой пуговицы оказались на месте.

– Вопрос «А был ли мальчик?» вновь приобретает остроту! – заметила по этому поводу Трошкина. – Был ли Полуянц убит кинжальным ударом в область грудной клетки или же это тебе примерещилось? Вообще-то, конечно, ковер мокрый…

– Трошкина, я сейчас тебя убью! Или себя! – рассердилась я. – Не морочь мне голову! К черту этого загадочного Полуянца с его кинжалом, рубашкой, ковром и прочим барахлом в ассортименте! Давай засунем проклятый бельевой ящик на место и унесем ноги из этого приюта блудного покойника, пока нас тут не застукали!

Против обыкновения, Трошкина не стала спорить. Мы удвоили усилия, затолкали ящик в брешь, частыми нервными пинками загнали его на место и покинули странную шестьдесят пятую квартиру тем же путем, каким пришли, – через балкон.

На козырек подъезда мы прыгать не стали, оборвали с одной стороны имевшуюся на балконе одинокую веревку для сушки белья и по ней спустились прямо на елочку.

– Аки херувимы! – прокомментировала Алка.

– Кто?!

– Ангелочки с крылышками, типичное украшение рождественского дерева, – объяснила она.

Елочка протестующее затрещала, недвусмысленно намекая на несоответствие габаритов ангелочков и украшенного ими дерева, и мы поспешили с нее слезть.

– Ну, что? Миссия выполнена! – гордо и радостно объявила Алка, выбравшись из заснеженной клумбы на несколько менее заснеженную улицу и отряхнув подол. – Это надо отметить!

– С меня тортик! – согласилась я.

Оживленно обсуждая вопрос выбора тортика и трогательно поддерживая друг друга на скользких участках дороги, мы с подружкой прошествовали по Белоберезовой улице до ее пересечения с какой-то другой магистралью, тоже абсолютно белой, и там поймали такси, доставившее нас сначала в кондитерскую, а потом к Алке домой.

Глава 4

Димон прилип к дивану, как мыльница на присосках к бортику ванны. Мозг его лихорадочно работал, а тело оставалось неподвижным: ноги и руки стали чугунными. На дальнем краешке сознания, не занятом широкомасштабным мыслительным процессом, Димону мерещился он сам, сидящий в такой же позе, но не на мягком домашнем диване, а на жестких тюремных нарах. Это виденье его сильно нервировало и отвлекало от дум, он очень старался от него избавиться, для чего выпил полфлакона валерьянки, но добился только того, что одна безрадостная картинка превратилась в целый комикс: Димон сидит на нарах, Димон хлебает баланду, Димон печально глядит в зарешеченное окошко, Димон гуляет по кругу в полосатой робе, крайне мало похожей на модели одежды из каталога «Гюнтер».