Время мушкетов

* * *

Едва забежав в темноту подворотни, священник поскользнулся на какой-то вязкой массе и интенсивно замахал на бегу руками, пытаясь удержать равновесие и не упасть лицом прямо в простиравшуюся перед ним лужу. Его старания не оказались напрасными, равновесие было восстановлено, темп передвижения почти не нарушен, но все равно не обошлось без потерь. Патриун вывихнул плечевой сустав, да еще проклятая клюка вырвалась из на миг разжавшейся ладони и улетела в неизвестном направлении, хотя, судя по звону разбитого стекла и возмущенному воплю разбуженного средь ночи хозяина дома, о точке приземления опоры в старческой жизни можно было легко догадаться.

Страх, что Аке кинется за ним следом и отнюдь не для того, чтобы помочь принять участие в драке, а, наоборот, помешать, причем применив грубую физическую силу, заставил старика быстро двигаться дальше. Потеря единственного оружия, как ни странно, нисколько не снизила боевой дух. Патриун был уверен, что на месте схватки сможет подобрать меч или дубину. Хватит ли ему сил, чтобы достойно применить оружие, вспомнятся ли старые, давно утраченные боевые навыки, это как раз стояло под большим знаком вопроса, но, как неисправимый оптимист и хранитель веры, священник уповал на лучшее.

Не став дожидаться, пока в погоню за ним пустится охотник, а к нему присоединится хозяин дома, правда, с совсем иной целью, Патриун добежал до небольшого сарая и вскарабкался на его крышу. Появление во дворе грозно пыхтевшего мужика с факелом, навеки потерянной клюкой и в одних панталонах весьма поспособствовало сложному акробатическому этюду: «Неутомимые старики штурмуют крыши!» Во-первых, вид злобно сверкавшего глазами врага придал священнику сил, а во-вторых, отблески пламени осветили двор, и старик заметил перевернутую вверх днищем бадью, приставленную как раз вплотную к стенке сарая.

Пробежаться по крыше и спрыгнуть вниз было несложно, а вот правильно приземлиться оказалось гораздо труднее. Дело в том, что за двором сразу начинался овраг, поросший какой-то дикой растительностью с довольно частыми вкраплениями выброшенного жителями старья. За долю секунды священник рассчитал дальность прыжка и прыгнул, коснувшись земли точно на краю оврага. К несчастью, трава была мокрой и скользкой, проклятая подошва правого башмака заскользила по краю, и старик кубарем скатился вниз, больно ударившись плечом о какой-то массивный предмет и порвав о сучок левый рукав камзола.

Рука предательски заныла, намекая, что лучше бы Патриун возвращался домой, а не занимался ерундой на старости лет. Однако священник остался глух к недвусмысленным позывам своего тела. Дракон не щадил увядающую плоть, поскольку смертельно устал от играемой роли и от всего, что было с ней связано. Бросить все и начать новую роль он не мог, поскольку считал позорным не довести дело до логического завершения, а вот гибель в бою или смерть от ран – чем не достойная концовка для ужасно долгой и чертовски заунывной пьесы?

Скинув камзол, который только стеснял движения и все равно должен был пойти на половые тряпки утром следующего дня, Патриун стал выкарабкиваться из оврага, но, естественно, с другой его стороны. Хоть сбившееся дыхание и пугало упрямца прерывистой хрипотцой, но зато трусливая боль отступила, а кровь с удвоенной силой забурлила по венам. Тело старца вспомнило прежние дни – дни, проведенные в боях, испытаниях и лишениях. Оно, мобилизуя силы, само стало бороться за выживание, поскольку настырный хозяин никак не желал внять гласу рассудка и пойти на попятную.

«Я выжму из тебя все, обветшалый мешок с костями! – грозил старческой плоти дракон, испытавший в этот момент невероятный душевный подъем и наслаждение. – Шевели, шевели тощими ляжками! Движение – жизнь, остановка – смерть! Хорошо поработавшие мышцы – лучшее средство от всяких там … хондрозов да мигреней! Ишь, людишки болячек себе напридумывали, бездельники! Не щади себя, если ты у меня сейчас и загнешься, так совершенно здоровым и бодреньким!»

Дряхлый организм испугался, устрашился угроз и пошел на временные уступки суровому хозяину. Выбравшись из плена кустов, мусора и осыпающейся под ногами земли, Патриун не стал отдыхать, а тут же перелез, почти по-молодецки перепорхнул через высокий забор, за которым дорогу ему преградил очень зубастый и злой обитатель двора. Собака была необычайно огромной, в полтора, а то и в два раза крупнее взрослого волка. Лучшего стража для дома во всей Марсоле было не найти, разве что кому из охотников удалось бы приручить медведя. Злобно щерившийся зверь не залаял, но, грозно рыча, приблизился на расстояние пяти шагов и приготовился к прыжку.