Новый стандарт

– Да или нет? – скупо прошептал мужчина в трубку, напряженно вслушиваясь в затянувшееся молчание на другом конце провода.

– Мы взяли его, но он успел передать диск курьеру, – быстро и вкрадчиво забормотал приятный женский голос, который немного портили кашель и хрипотца.

– Тупицы, – устало прошептал великан и, небрежно бросив трубку, снова закрыл глаза.

Огюстину Муэрто Дору, некоронованному королю пищевой промышленности Старого Континента, уже давно надоело объяснять своим нерасторопным помощникам, что его интересует только результат, притом окончательный, а не промежуточный. Он сидел в кабинете и ждал, ждал всего одного слова, всего одного краткого и четкого «да», слетающего с женских губ. А вместо этого его пытались неумело успокоить или озадачить потоком противоречивой, путаной информации и малозначительных, неинтересных фактов. Тупость и нерасторопность слуг злила хозяина, он устал от их заискивания и сбивчивых рассказов о ходе поисков. Ему нужен был результат, но как раз его и не удавалось добиться.

Телефон зазвонил во второй раз. Огюстин Дор потянулся за трубкой, всерьез начиная размышлять о замене докучливой Марты на кого-нибудь менее раболепного, но более сообразительного и трудолюбивого.

– Выслушайте, прошу… – заискивающе произнесла Марта и замолчала в ожидании господского ответа.

– Он передал диск курьеру, что дальше? – снизошел до разговора некоронованный король.

– Курьер ликвидирован, но диск забрал некто Генрих Краузе из фальтенбергской полиции. Следим за ним, ждем указаний!

– Зачем следите и чего ждете?! – прогремел голос великана, окончательно выведенного из себя тупоумием подчиненных. – Ты что, ждешь, что я лично буду санкционировать каждый твой шаг, или данное в детстве обещание престарелой мамочке хорошо вести себя не дает тебе убивать более двух полицейских в день?!

– Шеф, но в полицейской управе Фальтенберга никакого Генриха Краузе не числится! Парень бывалый, и сам, кажется, в бегах… Я думала, он работает на вас…

– Через час диск должен быть на моем столе, – уже спокойно произнес Огюстин Дор и повесил трубку.

Могучее тело уставшего великана опустилось в кресло и расслабилось, бесцветные, рыбьи глаза закрылись, а морщинки разгладились, мгновенно исчезнув с широкого лба. Порой и королям приходится ждать, погружая свой царственный мозг в крепкий, но отнюдь не беззаботный сон.

Колокола гуппертайльского собора прозвонили одиннадцать раз, оповещая горожан не только о времени, но и об окончании субботней утренней службы. Одним глотком Дарк осушил чашку остывшего кофе и, закурив последнюю сигарету, стал внимательно следить через окно маленького кафе, как из массивных церковных ворот, высотой чуть более четырех метров, не спеша начали выходить люди. Их было немного, всего около двадцати, все старше сорока и с явным отпечатком на челе непосильного груза житейских проблем. А совсем недавно, еще лет сто назад, все было бы совсем иначе. Весело щебеча и галдя, из собора на площадь хлынул бы многолюдный поток взволнованных проповедью священника горожан. Живая река нарушила бы размеренное, неторопливое движение карет и дилижансов, внесла бы в жизнь города сумятицу и неразбериху, которая непременно бы продлилась до самого вечера, как минимум часов до восьми, пока не закрылись бы лавки торговцев и не опустела бы находившаяся всего в нескольких шагах отсюда рыночная площадь. В ту пору субботняя проповедь была чем-то особенным, пожалуй, одним из самых важных церемониалов в жизни города, теперь же кучка престарелых прихожан мгновенно растворилась в многоликой толпе забывших за будничными, суетными делами о Боге горожан.

Ни для кого уже давно не было секретом, что Единая Церковь окончательно и бесповоротно утратила свои позиции в обществе. Массовые церковные ритуалы доживали последние дни. Лишь изредка, по самым известным и значительным религиозным праздникам, под высокими сводами соборов и церквей собиралось более-менее приемлемое число верующих, чтобы не считать залы полупустыми. Если бы кто-нибудь в последнее десятилетие удосужился провести социологический опрос: «Веруешь ли ты, сын мой?», то самым распространенным ответом наверняка бы стало: «Верую, обращаюсь к Богу по праздникам и на дому». Люди, в основной массе своей настолько слабы и двуличны, что не могут признаться даже самим себе, что забыли о Боге и что повседневные заботы и жажда развлечений в редкие часы досуга напрочь стерли из их мозгов стремление к духовному и возвышенному, чистому и святому. Многие уже давно не верят, но боятся показаться асоциальными и бездушными, боятся попасть под сформированный обществом стереотип: «Раз ты не веришь, значит, сатанист», поэтому большинству приходится чуть ли не каждый день врать, обманывая таких же тайком неверующих соседей.