Герканский кабан

– Ваш благородь, ваш благородь, просыпайтесь живее! Беда! Ваш благородь! – талдычил как дятел сержант, то тряся спящего офицера за плечо, то дерзко стукая командира по плечу.

– Пшел вон, свинья! – заорал офицер спросонок и, едва открыв глаза, тут же ударил замучившего его назойливого ветерана кулаком по лицу.

Мучитель вовремя отпрянул назад, и кулак офицера рассек воздух у него перед носом. За долгую службу седой солдат хорошо усвоил, как следует будить господ и с какими опасностями это ответственное поручение сопряжено. Пока тело сонного офицера медленно и нехотя принимало вертикальное положение, ветеран не только успел ввести командира в курс случившегося, но и благоразумно удалился на безопасное расстояние, то есть дошел уже до двери.

– Ну, рассказывай, что стряслось? Дикари объявились? – произнес все еще не проснувшийся лейтенант, позевывая и потирая пальцами желающие вновь закрыться глаза.

– Никак нет, ваш благородь, не объявились, – отрапортовал ветеран. – У нас другая беда! Если бы дикари, а так еще хуже…

Вполне разумный и вполне уместный вопрос «Так такого же лешего ты, болван, меня разбудил?!» застрял в горле у мгновенно проснувшегося офицера. Что могло быть хуже, чем нападение дикарей, не дождавшихся возвращения оставленных в шахтерском поселке воинов. Глупо ведь предположить, что урвасы впятером перебили всех поселенцев, численность которых, судя по количеству домов, была не менее семидесяти человек. За последние сутки лейтенант стал суеверен, он всерьез считал, что его преследует злой рок. После такого заявления солдата командиру показалось, что судьба опять взялась за свои жестокие игры, что в ее арсенале нашлось куда более действенное оружие, чем пятеро кровожадных безумцев.

– Ну, и что ты замолк, болезный? Давай, рапортуй, что за беда такая-эдакая приключилась? – Лейтенант остался внешне невозмутим и насмешлив, хотя его вновь начинало трясти от иррационального страха и беспокойства.

– Те, четверо, которых я в шахту послал, – почему-то вдруг перешел на шепот ветеран, – так вот, они вернулись сами не свои и тут же бедокурить начали. Мы с ребятами троих утихомирили, а один в лес убег… Совсем ополоумел, Фила-прохвоста чуть не загрыз!

– Пойду сам погляжу, – тяжко вздохнул командир отряда, встал с кровати и, застегиваясь на ходу, направился к выходу. – От тебя, дурня, все одно толкового объяснения не дождешься…

– А еще, еще, ваш благородь, часовые со стен пропали… Все как один исчезли! – прокричал ему старый солдат вслед.

Яркий свет солнца не резанул по глазам лейтенанта, как это обычно бывает, когда выходишь из темноты. И дело даже не в том, что день был пасмурным и непогожим. Офицер проспал до самого позднего вечера, хотя лично ему показалось, что он только прилег и был тут же бесцеремонно разбужен. Глаза юноши не заболели, не заслезились, и в этом был плюс, который, однако, был тут же перевешен огромным минусом. Стоило лишь лейтенанту шагнуть за порог, как его чуткий нос был оскорблен отвратительным запахом. В воздухе витало дурное амбре, состоящее из нескольких ароматов: вонь давно не стиранных портянок, смрад гниения мертвой плоти и запах мокрой собачьей шерсти. Откуда взялась первая составляющая сводящего с ума аромата – не стоило и гадать, ответ был очевиден. А вот второй и третий компоненты никак не должны были присутствовать в воздухе: мертвые тела после боя были тут же зарыты, а собак в поселении уже давно не водилось, хоть мокрых, хоть сухих. Но это, к сожалению, была далеко не единственная загадка.

Весь поредевший отряд, за исключением вновь выставленных на стену и крышу шахты дозорных, собрался на небольшом пятачке в центре поселка. Солдаты не голосили, что обычно бывает на таких сборищах, а стояли молча, неотрывно взирая на что-то, находившееся у них под ногами, в самом центре образовавшей круг толпы. При появлении офицера штрафники очнулись от оцепенения, встрепенулись и разомкнули ряды, предоставляя возможность и их командиру взглянуть на объект, точнее – объекты, удостоившиеся их внимания.

Это были тела, мертвые тела пятерых солдат. Головы троих были так окровавлены и изуродованы, что если бы даже лейтенант и знал своих солдат в лицо, то не смог бы определить, кто лежит перед ним хладным трупом.

– Вы только гляньте, ваш благородь, какое изуверство сотворилось! – прозвучал за спиной офицера испуганный голос ветерана. – Это они, паскудники, их так уделали… А самих-то уж мы пристрелили, не обессудьте! Чо нам делать-то было?!