Три черные колдуньи

— Ганнибал, ты согласен с Эммой? — повернулась она к нему.

— Да.

Вот и подтверждение.

Глава 16

Мама Филиппа проживала, можно сказать, в мемориальном комплексе из трех этажей, правда, не из гранита и не из мрамора. Проживала одна. Как она обходилась без экскурсовода — неизвестно. Когда Филипп водил Жанну по этажам, она думала, что здесь умерла бы от тоски, охватило чувство — будто на необитаемом острове. Пространственное одиночество, когда знаешь, что на многие километры нет ни одной живой души, может свести с ума. Заодно Жанна считала, сколько стоят коммунальные услуги, отопление и свет. Много, очень много. Очевидно, маме нравится тратить деньги впустую. Филипп жил отдельно и в квартире, был у него дом, но продал его после убийства жены. Ирина Захаровна настаивала, чтоб он переехал к ней, а сын тверд в своем решении жить вдали от мамы. Правильно делает — мнение Жанны, но, глядя на мать и сына, пришла к выводу, что он маменькин сыночек.

Не успели прийти, как Ирина Захаровна окружила сына материнской заботой, то соком его поила, заодно и Жанну, но небрежно, дескать, а ты, девочка, не желаешь? Девочка не желала. Девочка вообще чувствовала себя ненужным предметом, о который постоянно спотыкалась хозяйка (конечно, не в буквальном смысле) и не знала, куда его деть, чтоб не мешал, а выбросить по каким-то причинам не могла. Двадцать раз спросила, как он себя чувствует, словно сын беременный и вот-вот родит внука. Оказывается, у Фили пониженное давление (давление мама зафиксировала на цифровом тонометре), а землю второй день терроризируют магнитные бури. То предлагала ему таблетку от переваривания пищи или для переваривания — у Жанны уже голова плохо соображала, а Ирина Захаровна все порхала вокруг своего дитя. А дитя, разменявшее ни много ни мало тридцатник, вело себя, как мальчиш-плохиш. Оно осчастливливало мамулю тем, что позволяло себя любить. Иногда оно с пренебрежением кривило личико, отчего родительница впадала в панику и гладила его по головке, как собаку, чтоб та не рычала.

Спасительницей от этого маразма явилась Гела — без нее за стол не садились. Но и тут Ирина Захаровна лично проверила, все ли у Фили имеется: ложки-вилки, салфетки и т. д. Самое поразительное — она не занималась показухой, нет, просто мама безумно любит сына. Если б у Жанны была такая мать, она б сбежала от нее на луну.

Прислуживала пожилая женщина по имени Олимпиада Сергеевна — интеллигентная, энергичная, одетая аккуратно в стиле «профессорша». А за столом началось… м-да, Жанна не вынесла бы таких унижений, будь настоящей подружкой Филиппа. Как Влада выдержала экзамен? Но у Жанны несомненное преимущество: не она нуждается в Филиппе, а он в ней, во всяком случае, так кажется. Итак, приступили к ужину, первый тост принадлежал маме. Взяв бокал и опустив глаза, будто собралась выпить за упокой усопшего, она произнесла:

— Ну… за знакомство?

Печаль снабдила улыбкой, но предназначалась она ему — сыну. Чокнулись бокалами. Потом тягуче скрипели ножи, скромно звякали вилки, кое-как раскрывались рты — обстановка принужденная и нудная. Жанна не могла не заметить, как на нее бросали косые взгляды Ирина Захаровна и Гела. Короче, подмечали, что она делала не так. Почему некоторые думают, будто их отношение не видно? Ведь явно Жанна пришлась не ко дворцу. Филипп заметно хмурился, без сомнения, его не устраивало поведение родительницы. Та, как истинно любящая мать, уловила настроение сына, быстренько сориентировалась, а тема для беседы у нее готова, причем примитивная:

— И давно вы знакомы?

— Месяц, — буркнул он.

И пауза без смысла, заполненная жеванием и заливанием непережеванных кусков вином. Во всяком случае, Жанна с трудом проглатывала еду в этой церемонно-натянутой атмосфере.

— А сколько вам лет? — обратилась она к Жанне и наконец одарила ее улыбкой. Жанна вспомнила: «сладкая гадюка».

— Двадцать семь.

— А-а-а… Вы были замужем?

— Нет, не была, — с удовольствием, чуть-чуть хвастливо сказала Жанна. Внезапно появилось желание завершить визит хулиганской выходкой, но с другой стороны, умные люди советуют жалеть больных. А мама Фили больна: любовью к великовозрастному дитяти.

— Критический возраст, — понимающе заметила мама.

Жанну развеселила обстановка, изо всех сил она сдерживалась, чтоб не расхохотаться в голос, впрочем, рот все равно сам собой растянулся до ушей. Вся эта игра в светскость, приправленная купеческим снобизмом и рабоче-крестьянским воспитанием, напоминала плохое советское кино на тему «загнивающий Запад». Ни с того ни с сего Ирина Захаровна спросила: