Самый сердитый гном

– Ишь ты, как заговорил, – процедила сквозь сжатые зубы Бьянка и пронзила Борто испепеляющим гневным взглядом. – Что же ты при маркизе в философствование не пускаешься, а молчишь да глаза отводишь?!

– А это, милейшая госпожа Бьянка, не вашего ума дело, – спокойно заметил вампир, подойдя к креслу дамы и галантно припав губами к ее тонкой, изящной руке. – Однако позвольте отметить, что я далеко не всегда воздерживаюсь от высказывания своего мнения в присутствии высокочтимого господина Норика. К примеру, я всегда говорил, что госпожа Тонеса слишком юна, а господин Монжеро слишком легкомыслен и неосмотрителен, чтобы взваливать на свои плечи груз ответственных дел.

– Ах, вы как всегда правы, барон! – звонко рассмеявшись, воскликнула Бьянка и с наигранным кокетством легонько стукнула галантного кавалера по щеке кончиком веера.

– Спелись, смотреть противно! – пробурчал из-за стола Калвий.

– О незрелости этой парочки, – не обратив внимания на реплику обиженного ворчуна, продолжил Борто, – свидетельствует хотя бы тот прискорбный факт, что, совершенно случайно получив в руки воистину бесценную мазь, они не поспешили в столицу, а решили уединиться, чтобы отдельно от нас, в каком-нибудь грязном, кишащем крысами амбаре вдоволь напиться крови обобранного ими же бедолаги. Не удивлюсь, если это был седой, немощный бродяга, использующий ценнейший концентрат не по назначению, например, для растирания вечно ноющей в его преклонном возрасте поясницы.

– Отнюдь, – пропела Бьянка и игриво посмотрела на Борто, – этот нищий был молод и чертовски красив. Я даже немного позавидовала Тонесе…

Парочка продолжала флиртовать на глазах у невозмутимо перебирающей струны конаруса служанки и нервничающего Калвия, готового сгрызть скатерть и посуду во вновь назревающем приступе бешенства. Наблюдать за жизнью вампиров было увлекательно и весьма познавательно, однако время шло, его оставалось не так уж и много.

– Выдвигаемся к проходу, – прошептала на ухо Зингершульцо бесшумно подползшая к нему Флейта. – Малыш, ты с нами впервой, так что тылы прикрывать будешь. Мы позовем, когда закончим!

Пархавиэль открыл было рот, чтоб возразить, но опоздал, отряд уже скрылся в проходе. Ему не оставалось ничего иного, как спуститься следом за остальными, присесть на одинокий камень у развилки и ждать, всматриваясь в темноту и ловя удаленные звуки симфонии бушевавшего внизу боя.

Громкий боевой клич банды сменился лязгом железа и топотом, потом были крики и стоны, затем долгая тишина и, наконец, в узком проходе гулко раздались шаги. Пархавиэль достал из-за пояса утреннюю звезду и приготовился встретить приближавшееся к нему существо, будь оно человеком или вампиром. К радости гнома, из темноты вынырнула взъерошенная голова Жала. Волосы были растрепаны, а по усталому, перепачканному грязью и кровью лицу струились ручейки пота.

– Иди, тебя кличут, я тут покараулю, – запыхавшись, пробормотал Жал и, тяжело дыша, сполз по стенке на пол.

Вид совсем недавно опрятной и чистой залы поразил гнома. Судя по разбросанным на полу остаткам еды, размазанным по коврам приправам и раздавленным фруктам можно было сразу сказать, что бой был упорным и жестоким. Перевернутый набок стол и поломанные стулья гармонично вливались в общую картину беспорядка и создавали неповторимый антураж для гротескного полотна «погром в великосветском борделе». Перешагнув через лежавший на полу труп, Пархавиэль начал осторожно пробираться к столпившимся возле камина разбойникам. Трое кровососов были мертвы: рыжеволосый Калвий лежал возле порога, служанка вместе с конарусом была погребена под столом и черепками разбитой посуды, барон Борто сидел возле стены, обхватив обеими руками торчащее из его груди окровавленное лезвие меча. Банда победила, хотя и в ее рядах не обошлось без потерь.

Громбер стоял на коленях над стонущим и судорожно бьющим ногами по каменным плитам пола разбойником. Обрывком красно-белой материи, в которой Пархавиэль признал часть бывшей недавно белоснежной скатерти, великан пытался остановить бьющую фонтаном из разорванной шейной артерии кровь. Ему никто не мешал, но и не помогал, разбойники понимали бессмысленность попытки остановить уходившую из тела жизнь.

Немолодой мужчина с расцарапанной щекой, с которой уродливо свисали багровые ошметки кожи, громко чертыхался и туго прикручивал веревкой Бьянку к единственному уцелевшему стулу. Вампирша в разорванном платье грозно скалила зубы, рычала, но не сопротивлялась. К ее горлу был приставлен острый, и как Пархавиэль понял по особому блеску лезвия, серебряный нож. На ее месте гном тоже не стал бы трепыхаться и искушать судьбу. Рука в черной бархатной перчатке, сжимавшая рукоять оружия, была тверда, а ее хозяйка, грозная разбойница Флейта, редко колебалась и мучилась пустыми сомнениями.