Самый сердитый гном

Мортас встал на ноги и, шатаясь, подошел к ближайшему гобелену. Рука крепко схватила красное полотно и с силой рванула его на себя. С уст побледневшего солдата слетели слова проклятия. За дорогостоящей декоративной тряпкой скрывался огромный, в три человеческих роста, оконный проем. Поверхность стекла была темно-синего цвета и зловеще блестела, отражая пляску пламени факелов.

«Форенсийский торьер, – с горечью отметил про себя Мортас, – если верить древним легендам, только этот редкий стекольный сплав отсеивал убийственные для кровососов лучи. В этой зале они могут собираться даже в самый солнечный день!»

Погруженный в тяжелые размышления наемник медленно подошел к неподвижно лежавшему телу, наступил на окровавленную голову врага и, отвернувшись, чтобы не видеть уродливой раны на лбу, быстрым, сильным рывком выдернул глубоко засевший в черепе кинжал. Челюсти вампира клацнули в последний раз и навеки застыли в оскале.

«А может быть, я просто сгущаю краски? Устал, боюсь трудностей, ищу отговорки, чтобы не пойти до конца, а побыстрее убраться из замка… – придирчиво копался в себе Мортас, неподвижно стоя над телом вампира и терпеливо ожидая, когда же труп нежити наконец возгорится священным пламенем Индория, пожирающим, по словам священников, тела убиенных живых мертвецов. – Кого я хочу обмануть, самого себя?! Возможно, не все так плохо… Фьюго – придворный, а не провинциальный вельможа-затворник, его часто видели в королевском дворце, притом при свете дня. – Мортас слегка улыбнулся, смеясь в душе над своими глупыми человеческими страхами. – Нет, нужно меньше общаться с суеверными людишками, а то вскоре собственной тени бояться начну! Барон – обычный, постепенно выживающий с возрастом из ума старикашка. Ну, держит на службе, быть может, последнего во всей Филании вампира, что с того? Чем кровосос хуже обычного тигра или льва? Грешно, опасно, зато на балах есть чем похвастать: ручной вампир – экстравагантно и очень, очень неординарно!»

Священное пламя никак не хотело загораться и забирать обратно в ад тело богомерзкого упыря. «Дрова сырые», – подумал Мортас и, громко рассмеявшись собственной топорной шутке, быстро направился к двери. Размышления размышлениями, а времени у него не было, скоро должно было начать светать. Кроме кровососа-одиночки, в замке обитали около семидесяти человек прислуги и добрая сотня хорошо вооруженных стражников, готовых порубить на мелкие куски непрошеного посетителя.

Дверь за троном вела в большую темную комнату с книжными полками до потолка – личную библиотеку хозяина. Тихо прокравшись по узкому проходу между заваленным бумагами столом и лежавшими в творческом беспорядке прямо на полу стопками книг, Мортас осторожно приоткрыл ведущую в другую комнату дверь и прильнул к узкой щелочке.

Спальня барона была пуста, а огромная, роскошная кровать не тронута. «Плохой признак, – нахмурился Мортас, все-таки склоняясь к версии, что безобидный с виду старичок-барон тоже вампир. – В его-то возрасте люди спят по ночам, а не колобродят. Ох, ввязался же я в авантюру!» Массивная, обитая железом дверь бесшумно отъехала в сторону, и наемник проскользнул в спальню. Отсутствие возле даже не примятой постели общепринятой религиозной символики – священной пирамидки на ночном столике или хотя бы защитных индорианских кругов над изголовьем кровати – только усугубляло тяжкие предположения Мортаса. Как бы там ни было, а не выполнить задания наемник не мог. Он не боялся гнева могущественного герцога Лоранто, но в силу определенных, только ему известных причин не мог нарушить слова, данного человеку.

«Не важно, вампир барон или нет, но он сегодня умрет!» – подумал Мортас и решительно направился через спальню к последней двери, из-под которой пробивалась узкая полоска света.

Барон оказался намного шустрее и проворнее своего слуги. Как только Мортас взялся за резную ручку двери и осторожно потянул ее на себя, чудовищной силы удар обрушился на его и так настрадавшуюся за эту ночь грудь. Не удержавшись на ногах, наемник отлетел назад и, перевернув в полете кадку с цветами, больно стукнулся затылком о край кровати. Искры посыпались из затуманенных глаз, а язык, более не подчиняясь воле хозяина, выплеснул в лицо нападавшего поток грязных, оскорбительных слов, в очень вульгарной форме характеризующих личную жизнь старика, его почтенных предков и предметов домашнего обихода.