41  

– У него от водки все мысли затуманены и памяти никакой. Он, наверное, и не видит, есть кто в комнате или нет. Главное – ему на глаза не попадаться.

– Искренне сочувствуем. И все же расскажите, как выглядел гость Зайцевой? – спросила Василиса.

– Как вам сказать… Я же его видела секунды две, не больше. Как следует не разглядела. Ну какой?.. Обычный. Хотя нет. Он, знаете, сам светловолосый, а брови и глаза темные.

– А усы какие?

– Усы? У него не было усов, – растерялась Галина Андреевна. – И еще, он немного не выговаривал букву Р. Она у него как-то перекатывалась во рту. Вот, пожалуй, и все.

– Вы его до этого разговора когда-нибудь раньше встречали?

– Точно помню, никогда.

– Вспомните, когда вы сидели на балконе, – попросила Люся.

– Так… Я сидела на балконе… Леонид в этот день пришел пьяный, ага… потом пил на следующий день, а потом сказал, что до дня рождения пить не будет… а сам продержался всего два дня, на третий опять напился, а на четвертый – это был день рождения его матери – он с работы прямо к ней и ушел. День рождения двадцать шестого апреля… Значит, разговор был…

– Двадцать первого, – быстро подсчитала Василиса.

– А двадцать девятого загорелась квартира, – напомнила Люся.

Поговорив с женщиной еще немного, ничего более существенного уже не узнав, подруги распрощались. Они уселись в небольшом скверике, идти домой не хотелось.

– И что у нас получается? Какой-то блондин приходит к нашей бабе Даше двадцать первого числа, уговаривает ее что-то рассказать, а когда она не соглашается, двадцать девятого ее убивает, – пыталась разложить мысли по полочкам Люся.

– Из разговора ясно, что это – журналист серьезной газеты. И добивался он интервью, скорее всего, чтобы написать о поздней беременности бабушки. Понятное дело, не всякая старушка хочет звонить об этом во все колокола, а журналист хотел именно звона.

– Ты думаешь, он мог ее убить? – уставилась на подругу Люся. – По-моему, ерунда. В крайнем случае можно было бы просто написать без ее согласия. Ты только почитай, что газеты пишут! Если бы они у всех, о ком строчат, просили бы позволения…

– Я вообще-то не знаю, как у них это делается…

– И я не знаю, но уж точно не ходят, не выпрашивают разрешения на публикации. И потом, если это журналист, то как же остальные жертвы? Они тут при чем?

Василиса задумалась, и на ее лбу стиральной доской собрались морщины.

– Будем думать, узнавать. Хотя версия про журналиста – не пустая. Ты же сама удивлялась, что все жертвы чем-то выделялись. Если уж нам бросилось это в глаза, то газетчикам таких бабушек просто грех пропустить. Надо еще раз навестить родственников погибших и поинтересоваться, не приходил ли к старушкам кто-нибудь из газеты.

– Только сначала навестим Месенцов. Может, они встречали такого среди гостей своей учительницы.

– И уточним, нет ли среди выпускников блондинов-журналистов…

Глава IV

УБИЙЦЕЙ МОЖЕШЬ ТЫ НЕ БЫТЬ, НО ПОКАЗАНЬЯ ДАТЬ ОБЯЗАН!

У Месенцов женщин встретила славная кареглазая девчушка лет шестнадцати.

– Вы к кому? – спросила она, широко раскрывая двери.

– Надо бы сначала спросить, потом открывать, – назидательно начала Люся, но тут же опомнилась. – Мы из «Учительской газеты», пишем статью про талантливых педагогов.

– Проходите, – впустила их в комнату девчушка и представилась: – Меня Сашей зовут.

– Сашенька, а дома никого постарше нет? Хотелось бы поговорить с твоими родителями об Анне Никитичне. Мы сейчас о ней материал собираем.

– Мама с Марком поехали какие-то бумажные проблемы с институтом решать, а папа скоро придет. Только я не думаю, что вам нужен именно он для разговора.

– Почему? – удивилась Василиса.

– Видите ли… Да вы садитесь, хотите, чаю принесу?

– Нет, лучше рассказывай.

– Тогда пойдемте на кухню. Мне надо голубцы доделать, а то скоро все соберутся, а обед не готов, – объяснила молодая хозяйка и, направившись на кухню, продолжала: – Ну так вот, папа у нас художник-дизайнер. Он по машинам работает, а для души просто так картины пишет. Его графика интересует.

То, что папу интересует графика, было видно без разъяснений. Все стены просторной кухни пестрели карикатурами. Вообще, обстановка в этом домашнем пищеблоке поражала неожиданностями. На тонких изящных блюдцах красовались толстые, широкие стаканы, с причудливой вазой мирно соседствовал цветочный горшок, поставленный на диск от штанги, а на разделочном столе лежала красивая диванная подушка. Может, именно так и должен выглядеть художественный беспорядок?

  41  
×
×