Ради большой любви

Князев наклонился к пистолету и округлил глаза:

– Так это… мой пистолет! Он зарегистрирован, можете проверить… – Павел Павлович открыл нижний ящик стола, затем резко закрыл. – М-да.

– Вы хранили оружие в столе и не закрывали его на ключ? Пал Палыч, это непростительная беспечность с вашей стороны.

– Я наделал много ошибок. Думал, что здесь у меня нет врагов.

– Извините, я должна это выяснить: в ночь убийства вы где были?

– В загородном доме.

– Кто это подтвердит?

– Да вон Малика сидит, она и подтвердит.

– Кроме меня, – подала голос Маля, – в доме находилось еще четыре человека, включая Клима.

– Вопросов нет, – кивнула Урванцева. – Должна сказать, Пал Палыч, что кто-то из ваших верных людей действительно стал предателем. Но у этого человека должен быть мотив. Кстати, завтрашнее предприятие вы не хотите отменить?

– Нет, – категорично заявил Князев.

– Ну что ж, я пойду. Завтра опрошу вахтера, дежурившего в ночь убийства, и ваших сотрудников. До свидания.

После ухода Урванцевой Малика потерянно произнесла:

– Она догадается, что тебя заказали мне. Она очень умная.

– Не переживай, Урванцева о многих высокопоставленных тузах знает грязную подноготную, а сделать ничего не может.

– Но я не высокопоставленная. Она начнет копать и…

– Ничего не бойся, – как всегда резко, когда ему противоречили, сказал Князев. – От всех тебя отобью. Поехали, Клим еще не знает…

Клима убила новость, он места себе не находил – то садился, то вставал, ходил и снова садился.

– Выпей водки, – посоветовал Бомбей.

Клим воспользовался советом, налил полстакана, выпил залпом без закуски. В гостиной царила тягостная тишина…

Малика готовила ужин, когда вдруг затрезвонил телефон – на дисплее высветился номер, а голос в трубке оказался до омерзения знакомым:

– Монтана, это я.

– Давненько тебя не слышала, собиралась сама звонить.

– Все, Монтана, сроки прошли, – сказал Гриб.

В это время вошел Князев, Маля приложила палец к губам и сказала:

– Завтра, Гриб, завтра.

– Когда завтра?

– Может, тебе и место назвать? Дай моих. Учти, если не услышу их сейчас, то ничего не сделаю, понял?

– Их нет со мной.

– Тогда позвони, когда они будут рядом. – Малика отключилась. – У меня руки чешутся, так и хочется его прихлопнуть. Как Клим?

– Переживает. – Переживал и Князев. – Одиннадцать лет назад я предложил им работать у меня, когда сам пропахал уже два года и начал поднимать завод. С Колчиным мы знакомы давно, жили по соседству, в то время его преследовали неудачи, как и многих. Клим тогда был самый зеленый, но напористый, отчаянный. Учился в институте, перешел на заочное отделение и пришел на завод. Он и привел Ермака, своего друга. А Ермак отслужил в спецвойсках, занимался спортом… лучше б он там и остался.

Приплелся Клим, плюхнулся на стул:

– Малика, дай чего-нибудь зажевать.

Она сделала бутерброд с бужениной, а Князев его предупредил:

– Ты не очень-то напивайся, завтра трудный день.

– Будь спок, – поднял ладонь Клим. – Завтра буду как вымытый огурец с грядки. Я эту гниду… я его скручу и… так! Так! Так! – Клим остервенело бил кулаком воображаемого и поверженного убийцу.

– Тоже полегче, – сказал Князев. – Один уже распознал предателя и «скрутил» его двое суток назад. И что вышло? Меня беспокоит, что я оставляю тебя одного на заводе.

– Все будет гуд, – заверил Клим. – Я стану хитрым, осторожным и коварным, как сатана. Знаешь, что во мне кипит? Это ведь кто-то… с кем мы водку пили, победы и поражения делили. Невозможно поверить, но, видимо, так есть. Интересно знать, что им двигало, когда он стрелял?.. Я пошел спать. Есть не буду. Не хочу.

Он хлопнул себя по коленям, тяжело поднялся и вышел, что-то бормоча. Князев, поглаживая затылок, двинул к Малике, но она вдруг вручила ему поднос:

– Держи. Пора всех кормить.

– Ты руки мне заняла, чтобы я не…

– Да! – ставя на поднос тарелки с закуской, сказала она с вызовом. – Не могу расслабляться, когда мои находятся у Гриба и им там плохо. По отношению к ним это подло. И твой напор не что иное, как спортивный интерес, он пройдет, и тогда будет плохо мне. Все, идем…

Раздался звонок, Малика схватила телефон:

– Да, я слушаю. Кеша?! Как ты, как Лялька?.. Скоро вас отпустят. Прости меня, Кеша, я не знала, что так выйдет. Пожалуйста, прости…

Князев едва не кинул поднос на пол и предпочел уйти, чтобы не слышать ненавистного имени Кеша. Не понимал, почему Малика благоговеет перед дистрофиком, паршивым альфонсом, который явно притворяется, чтоб она возилась с ним, как с ребенком. А Князева – здорового, богатого, умного мужика без изъянов – боится! Ему только и остается прикинуться смертельно больным, чтобы затащить ее в постель, и не ради спортивного интереса.