Кляча в белых тапочках

– Оштрафуют вас как пить дать! – подливал масла в огонь бессердечный Вадик, с удовольствием попивая горячий кофеек. – Заставят компенсировать заказчику материальный ущерб!

– Разве что натурой! – буркнул Макс, выразительно выворачивая пустые карманы штанов.

– Именно ею! – еще больше оживился Вадик. – Обещали народу эротический массаж? Сами и будете его делать!

– Ты думаешь? – вытянул шею доверчивый Стас.

– Он никогда не думает, что говорит, – чтобы успокоить встревоженого коллегу, сказала я. – Разве ты не знаешь? Вадик и мыслительные процессы – две вещи несовместные.

– Вещи! – оскорбленно воскликнул Вадик. – Это я-то вещь? Я человек!

– Это звучит гордо, – кивнула я. И снова обратилась к Стасу: – Дорогой, а ты сделал то, что я просила? Согнал на обычную видеокассету съемки старушкиного юбилея?

– Кассета у тебя в правом верхнем ящике стола, – грустно ответил Стас, нервно прислушиваясь: отголоски доносящейся до нас битвы стали громче, бряцание доспехов приближалось.

– Ого! Кажется, сейчас здесь будет море крови! – подхватив со стола чашку с недопитым кофе, сообразительный Вадик поспешно вымелся из редакторской прочь.

– За кассету спасибо, желаю удачи! – скороговоркой произнесла я, тоже торопясь покинуть кабинет.

В узком коридоре мне пришлось прижаться к стенке. Мимо меня, топая, как носорог, пронесся разъяренный рекламодатель, мало похожий на представителя самой гуманной профессии. За ним, умоляюще сложив руки и что-то воркуя, поспешал Дмитрий Палыч. Пробегая мимо, он мне подмигнул, из чего я заключила, что ничего страшного не случится, кровожадного носорога немного погоняют по нашим коридорам, дадут выпустить пар, и растяпы-выпускающие отделаются легким испугом, останутся живы-здоровы.

– Хорошо, когда все живы, – поделилась я выстраданным с вахтершей, следуя мимо ее дзота к выходу. – Плохо, когда умирают симпатичные старушки!

– Ты на что это намекаешь? Кого имеешь в виду?! – испуганно встрепенулась бабка.

Но я уже вышла за дверь. Спустилась по лестнице во двор и высмотрела под раскидистой ивой красную морду служебного «жигуленка».

– Шофер спит, служба идет, – оправдываясь, улыбнулся мне зевающий водитель Саша.

– Свозишь меня в Приозерный? – спросила я, сунув голову в окошко. – Дмитрий Палыч санкционировал.

– Свозить не свожу, а вот отвезти могу, – Саша открыл мне дверцу.

– Что значит сия загадочная фраза? – Я заняла свое место, захлопнула дверцу, и мы поехали.

– Это значит, что я отвезу тебя туда, но не буду дожидаться, чтобы отвезти обратно, – объяснил Саша. – Разве что ты не будешь задерживаться ни на минуту. Я ждать не могу, мне через час Наташу с Лешей на съемку везти.

– Ладно, если придется задержаться, то обратно сама доберусь, – скрепя сердце согласилась я, начиная жалеть о своей затее.

Можно ведь было вручить кассету безутешным родственникам усопшей потом, скажем, через неделю или через две! Однако меня словно черт толкал в этот Приозерный…

Подъехать к дому, где совсем недавно жила бабушка Капа, нашему «жигулю» не удалось: узкий проулок полностью перегораживал грузовик с откинутым дощатым бортом. Из кузова дразнящим красным языком свисал край потертой ковровой дорожки.

Смекнув, что перед нами сельский вариант катафалка высокой проходимости, и узрев у дома небольшую толпу людей с печальными лицами, я поняла, что приехала на редкость не вовремя, угодила прямо на похороны. Но уж раз приехала, прощусь с симпатичной бабулей Капитолиной, царствие ей небесное…

Сашу с машиной я отпустила. Присутствовать на похоронах незнакомой старушки водителю вовсе не хотелось, и красный «жигуленок» унесся прочь неприлично поспешно. Вздохнув, я сделала подобающее случаю умеренно-печальное лицо и бочком прибилась к группе станичников, собравшихся проводить Капитолину Митрофановну в последний путь.

К моему удивлению, выяснилось, что большинство присутствующих даже не считает нужным изображать скорбь.

– А чегой-то грустить? – пожала укутанными черной шалью плечами дородная тетка лет пятидесяти, угадав мое недоумение. – Отмучилась баба Капа! Поди, проживи в трудах и заботах цельных сто лет, сама на тот свет запросишься!

– Верно говоришь, Петровна! – сдержанно загомонили станичники. – Кому такая жизнь нужна!

– Она-то, тетка Капа, всю жизнь горбатилась, а счастья, почитай, и не знала! – вступила в разговор седая старушка в потертом плюшевом пиджаке линяло-свекольного цвета.