Кляча в белых тапочках

При этих словах невидимая Ирка тяжело вздохнула, заставив меня вспомнить о скрывающейся под покровом ночи бодливой корове. Я зябко поежилась, опасливо поглядела в темное поле и резвым полушагом-полубегом, как американские солдаты на марше, потрусила в сторону остановки, бодро и ритмично напевая:

• Жили у бабу-си!
• Три веселых гу-ся!
• Один серый, другой белый,
• Третий полоса-тый!

Если не считать затаившуюся во мраке Зорьку, вокруг не было ни души, и покрутить в мой адрес пальцем у виска было некому.

Ирка прибыла даже раньше, чем обещала, всего через двадцать восемь минут. В отличие от меня она живет не в центре города, а на окраине, а это не так уж далеко от Приозерного.

Завидев Иркину «шестерку», я выскочила на дорогу, отклеившись от ствола тополя, с которым сливалась с целью маскировки на местности. Мало ли, какие машины проезжают ночью по большой дороге!

Ирка, не ожидавшая от меня такой прыти, резко затормозила, и я у самого капота в свете автомобильных фар исполнила победный танец – смесь джиги и канкана. Потом села в машину и признательно сказала подруге:

– Спасибо тебе, дорогая! Ты меня спасла!

– Ты опять во что-то вляпалась, – сурово констатировала Ирка, стартуя в сторону сияющего огнями города.

– Разве? – Я обеспокоенно оглядела свои туфли и принюхалась. – Вполне могла вляпаться в навоз…

– Что, села на коровью лепешку? – ухмыльнулась подруга.

– А, ты про это коричневое пятно на юбке? – сообразила я. – Нет, это не навоз. Это на меня карандаш упал.

– Скорее уж, малярная кисть! – не поверила мне Ирка.

– Да нет же, именно карандаш. Просто на него был намотан клок ваты, пропитанной йодом, и этот помазок случайно шлепнулся мне на подол.

– А кому вообще мог понадобиться йод на похоронах? – неожиданно заинтересовалась Ирка. – Что, кто-то из безутешных родственников пытался сделать себе харакири?

– Не напоминай мне об этом мерзавце, – посуровела я. И рассказала подруге, как с благословения Саввы Петровича меня едва не прокомпостировали коровьи рога.

Ирка внимательно выслушала рассказ, против обыкновения, не перебивая меня вопросами, а потом сказала:

– Послушай, а ведь получается, что этот дядька сознательно послал тебя корове в пасть!

– Так можно говорить про льва или волка, – поправила я. – Правильнее было бы сказать, что он послал меня корове на рога.

– Это одно и то же, – нетерпеливо отмахнулась Ирка. – Ты же не думаешь, что та шустрая буренка собиралась расцеловать тебя в обе щеки и прижать к своей груди?

– К вымени, – снова поправила я.

– Отстань! Я говорю тебе, что этот твой Хребтоедов…

– Спиногрызов!

– Заткнись!! Этот хмырь видел, что хозяйка коровы за обе щеки горюет на поминках и, стало быть, знал, что там, куда он тебя послал, скучает бодливая корова!

Я не нашлась, что сказать, и метров триста мы проехали в полном молчании. Потом Ирка покосилась на меня и, очевидно, решила пожалеть, потому что сменила тему.

– Тебя домой отвезти?

– Нет, лучше сначала к тебе, – я с трудом очнулась от неприятных мыслей. – Я хочу переодеться во что-нибудь чистое. У тебя же вроде лежат какие-то мои одежки?

Ирка молча кивнула и повела машину в сторону от многоэтажек Пионерского микрорайона, на проселок, ведущий к частным домам на окраине.

Спустя пять минут мы уже входили в дом.

– Твои уехали сразу после обеда, – сообщила Ирка, заметив, что я прислушиваюсь. – Дома никого, Моржик улетел в Москву за товаром. Пусто и тихо…

Не успела она договорить, как истерически завизжал телефон.

– Алло? Привет! Да, она у меня, – проговорила Ирка в трубку.

Я поняла, что звонит Колян, и подошла к телефону, не дожидаясь приглашения.

– Привет, Колян, не волнуйся, со мной все в порядке, минут через двадцать буду дома! – бодрой скороговоркой протарахтела я.

– Поторопись, пожа…

Колян не успел договорить. Из трубки донесся приглушенный расстоянием возмущенный визг, потом встревоженный голос мужа воскликнул: «Колюша, отдай папе трубочку!», затем трубкой пару раз сильно ударили, предположительно об пол, и наступила тишина.

– Алло? – позвала я, прислушиваясь.

– Мам-ма! – завопил соскучившийся ребенок. – Мама-уа-уо-о!

– Он рыдает, – пояснил Колян.

– Это понятно и без сурдоперевода, – расстроенно заметила я.