Жертвы требуют красоты

– Выходит, плохо знала, раз верила, когда он без стыда мне брехал. И, наверное, все его дружки знали про шлюху, а мне не говорили – подлецы... – Вдруг она перестала завывать. – Скажите, а у меня не отберут добро за его делишки? Не конфискуют?

Степанян устал. У него началась мигрень.

– Не конфискуют, – пообещал он.

– Ну, тогда... – Она пододвинула стул ближе к столу следователя. – Убили его, потому что он дерьмо был. Того надует, этого облапошит, тому наобещает полмира и тоже надует. Удивляюсь, как его раньше не пришили. Сто раз ему говорила: угомонись, идиот.

– А ясней? Каков был род его деятельности?

– Если честно, толком не знаю, он даже от меня скрывал. А у шлюхи его спрашивали?

– Она тоже не знает.

– Значит, дерьмом занимался, раз и шлюхе не рассказал. Я выложу все, что знаю. Но не для того, чтоб вы убийцу нашли – дай бог ему здоровья, пусть еще парочку таких же паскудников пристрелит. А чтоб те, кто знал про моего козла и подло молчал, тоже свое получили. Значит, так... Пишите, пишите.

– Если вы не против, я запишу ваши показания на диктофон, – сказал Степанян, ставя на стол коробочку.

– Да плевать, – фыркнула Тамара. – Мой лилипут на протяжении восьми лет сменил несколько бизнесов. Может, я не так выражаюсь, но он то магазин заимеет, причем крутой, то вдруг магазин куда-то девается, а он занимается выпуском мясной продукции. Проходит немного времени, у него появляется хлебопекарня!..

– А что в этом особенного?

– Скажу, – с угрозой произнесла Тамара и придвинулась еще ближе. – Только вы сами мне ответьте: разве у нас так просто открыть одно предприятие, потом избавиться от него и заняться другим делом?

– Ну, избавиться несложно. Например, продать...

– Допустим, – согласилась Тамара, однако тон у нее был протестующим. – Но, уважаемый гражданин следователь, чтобы заниматься тем или иным делом, надо в нем разбираться, не так ли? У меня среди торгашей полно друзей. Так вот у них у всех узкий профиль, даже в торговле есть разграничения! Одни торгуют косметикой, другие кожаными изделиями, третьи посудой...

– А в супермаркетах торгуют всеми товарами народного потребления, – возразил Степанян с иронией. Ему показалось, что жена Кривуна несет чушь.

– Не спорю. Но вы говорите все равно об одном профиле – торговле. Но так не бывает, чтоб сегодня – банкир, через три месяца – пекарь, еще через какое-то время – строительной фирмой заведует, а то и вовсе полгода не у дел. Как такое может быть?

– Простите, но банкиры часто заведуют холдингами, в которые включены различные предприятия...

– Стоп, – выставила ладонь Тамара. – Не путайте меня. Банкиры вкладывают деньги и получают прибыль, при этом они не перестают быть банкирами. У них на каждом предприятии руководят знающие конкретное дело люди. А я говорю о моем скакуне безмозглом, который бросал одно дело, потом начинал другое, потом и это дело бросал, мог месяцами бездельничать. А корабль ему на что? Ну, что он понимал в кораблях? Так не бывает.

– А в чем суть?

– Эту суть он скрывал от меня. Но! Мне ж интересно, – игриво улыбнулась Тамара, отчего Степанян подался назад, а то вдруг в ее вдовью голову придет идея кинуться к нему за утешением. – Я то подслушаю, то его на откровенность вызову, то в бумагах пороюсь... И знаете, что меня поразило? Свои дела мой сморчок держал за семью печатями. Даже во время разговоров с нужными ему людьми я ничего не понимала. Умудрялись говорить намеками и шепотом. Только они эти намеки понимали, а я нет. Но однажды я залезла к нему в стол и вдруг нашла копию дарственной. Мой лилипут подарил (!!!) участок в центре города, а я о нем даже не подозревала, Энсу!

– Кто такой Энс?

– Банкир. Мирон Демьянович. Противнейшая харя, а представляется... Господи! Можно, подумать, он президент страны. Я хватаю дарственную и моему в рожу тычу, мол, это что такое? С каких хренов, говорю, ты делаешь такие бешеные подарки? А он лепечет: это не мой участок, это была сделка, я просто звено в цепочке, согласился за вознаграждение, а если б присвоил себе, меня и тебя убили б. Да я сама его чуть не убила, гада. На этом участке Энс дом отгрохал – упасть и не жить! А меня до сих пор жаба давит.

Степанян слушал, записывая ее слова не только на диктофон, но и на бумагу, ведь она должна подписать показания, а то всякое бывает, отказы от показаний тоже не редкость. Он слушал и ничего не понимал.

– Иногда случалось, – продолжала Тамара, – мой плакаться начинал: если б не я, они все лапу сосали...