Глава 15
Предварительное расследование
Бандл вернулась домой около шести часов утра. К половине десятого она встала, оделась и позвонила Джимми Тесайгеру.
Скорость, с которой он ответил, удивила ее, но он объяснил, что собирается присутствовать на расследовании.
– Я тоже, – сказала Бандл. – И у меня куча новостей для тебя.
– Тогда, может, я заеду за тобой и мы поговорим по дороге? Как ты?
– Хорошо, но заезжай пораньше, потому что тебе придется отвезти меня в Чимниз. Начальник полиции заедет за мной туда.
– Зачем?
– Потому что он милый человек, – ответила Бандл.
– И я тоже, – сказал Джимми, – очень милый.
– О, ты… ты осел! – возразила Бандл. – Я слышала это кое от кого прошлой ночью.
– От кого?
– Ну, если быть точной, то от русского еврея. Нет, это был не он. Это был…
Но ее слова утонули в резком протесте.
– Я могу быть ослом! – кричал Джимми. – Может быть, я и есть осел, но я не позволю русским евреям говорить так! Чем ты занималась ночью, Бандл?
– Об этом-то я и собираюсь тебе рассказать, – ответила та. – Ну, пока!
И, заинтриговав приятно озадаченного Джимми, она повесила трубку. Он относился к возможностям Бандл с глубочайшим уважением, хотя в его чувствах к ней не было и намека на сентиментальность.
«Она что-то разнюхала, – размышлял он, делая последний поспешный глоток кофе, – судя по всему, она что-то разнюхала!»
Через двадцать минут его маленький двухместный автомобиль подъехал к дому на Брук-стрит, и Бандл, уже ожидавшая его, сбежала вниз по ступенькам. Джимми обычно нельзя было назвать наблюдательным человеком, но и он заметил темные круги у Бандл под глазами, и весь ее вид говорил о том, что легла она не слишком рано прошлой ночью.
– Итак, – произнес он, когда машина отправилась в путь по пригороду, – какими же темными делишками ты занималась?
– Расскажу, – сказала Бандл, – но не перебивай меня, пока я не закончу!
У нее получился довольно длинный рассказ, и Джимми пришлось уделять немало внимания дороге, чтобы не попасть в аварию. Когда Бандл закончила, он вздохнул, затем пристально посмотрел на нее:
– Бандл?
– Да?
– Слушай, ты меня не разыгрываешь?
– Что ты хочешь сказать?
– Прошу прощения, – извинился Джимми, – но у меня такое чувство, что все это я уже слышал, как будто во сне.
– Понимаю, – сказала Бандл с сочувствием.
– Нереально, – сказал Джимми, продолжая думать о своем. – Красивая иностранка – искательница приключений, международная банда, таинственный номер седьмой, которого никто никогда не видел, – я сотни раз читал обо всем этом!
– Конечно. И я тоже. Но почему бы этому не случиться в действительности?
– В самом деле, – согласился Джимми.
– И вообще, романы основываются на правде. Я имею в виду, что, пока что-то не произойдет, люди не могут думать об этом.
– В твоих словах что-то есть, – признал Джимми. – Но все равно трудно избавиться от мысли, что нужно ущипнуть себя, чтобы проснуться.
– Я тоже так себя чувствую.
Джимми глубоко вздохнул:
– Нет, думаю, мы не спим. Смотри: русский, американец, англичанин, возможно, австриец или венгр и леди, которая может быть любой национальности на выбор – русской или польской, – весьма представительная компания!
– И немец, – добавила Бандл, – ты забыл немца.
– О! – медленно произнес Джимми. – Ты думаешь…
– Отсутствующий номер второй – Бауэр, наш лакей. Они говорили о докладе, который не получили, хотя я не представляю себе, что можно докладывать о Чимниз.
– Это может быть как-то связано со смертью Джерри Уэйда, – сказал Джимми. – Что-то мы здесь еще не до конца понимаем. Говоришь, они называли Бауэра по имени?
Бандл кивнула:
– Они обвинили его в том, что он не нашел письмо.
– Яснее ясного. Возражений нет. Ты должна простить мне мою недоверчивость, Бандл, но, знаешь, твой рассказ был слишком невероятен. Ты говоришь, они знают, что я собираюсь в аббатство Вайверн на следующей неделе?
– Да, вот тогда-то американец – это был он, а не русский – и сказал, что не стоит беспокоиться, потому что ты – обыкновенный осел!
– Ага! – сказал Джимми. Он со злостью нажал на акселератор, и машина резко рванулась вперед. – Я очень рад, что ты мне об этом рассказала. Теперь у меня есть, так сказать, личная заинтересованность в деле.
Минуту-другую он помолчал, потом спросил:
– Ты сказала, этого немецкого изобретателя зовут Эберхард?