Автобиография

Я не могла поверить своим глазам и лишь тогда поняла то, что другие воспитатели понимают интуитивно: ребенок, как собака, как любое животное, признает авторитет. У Марсель не было никакого авторитета. Она лишь беспомощно качала головой и повторяла:

«Rosalinde! Non, non, Rosalinde!» — без какого бы то ни было результата.

Смотреть на то, как они идут на прогулку, было мукой. Вскоре, правда, выяснилось, у Марсель все ступни были покрыты мозолями и волдырями. Прихрамывая, она ползла не быстрее похоронной процессии. Узнав об этом, я тут же отправила ее к педикюрше, но и после этого походка ее улучшилась ненамного. Розалинда, истинно английское дитя, устремлялась вперед с высоко поднятой головой, полная энергии; несчастная Марсель тащилась позади, бормоча: «Подождите меня, attendez-moi!»

— Но мы ведь гуляем, правда? — бросала через плечо Розалинда.

Марсель делала самую большую глупость, какую только можно придумать в подобной ситуации: она пыталась купить покой, предложив Розалинде зайти в кафе в Саннингдейле. Розалинда соглашалась выпить чашечку шоколада, вежливо пробормотав: «Спасибо», — но после этого вела себя ничуть не лучше. Дома она превращалась в дьяволенка: кидала в Марсель туфли, строила ей рожи и отказывалась есть.

— Что мне делать? — спрашивала я у Арчи. — Она просто чудовище. Я наказываю ее, но от этого ничего не меняется. Ей начинает нравиться мучить бедную девушку.

— Мне кажется, бедной девушке это достаточно безразлично, — отвечал Арчи. — В жизни не встречал более апатичного существа.

— Может, все наладится, — робко предполагала я. Но ничего не налаживалось, становилось только хуже. Меня это всерьез беспокоило, потому что мне вовсе не хотелось, чтобы мой ребенок превращался в бешеного демона. В конце концов, если с предыдущими нянями Розалинда могла вести себя прилично, не следует ли предположить, что какой-то порок таится в самой этой девушке? Он-то и провоцирует ребенка на подобное поведение.

— Тебе разве не жаль Марсель? Она одна, в чужой стране, где никто не говорит на ее языке, — увещевала я.

— Она сама хотела сюда приехать, — отвечала Розалинда. — Не хотела бы — не приехала. И по-английски она говорит достаточно хорошо. Просто она ужасно, ужасно глупая.

Это, разумеется, была чистая правда.

Розалинда немного продвинулась во французском, но не так, как хотелось бы. Иногда, в дождливые дни, я предлагала им поиграть во что-нибудь, но Розалинда утверждала, что Марсель нельзя научить играть даже в «дурака». «Она не может запомнить, какая карта старше», — презрительно фыркала моя дочь.

Я сообщила Москитику, что у нас с Марсель взаимной приязни не получается.

— О, господи, я была уверена, что Розалинда полюбит Марсель.

— Она ее не любит, — констатировала я. — Совсем не любит. И изобретает всевозможные способы, чтобы мучить бедняжку, бросается в нее разными предметами.

— Розалинда бросается предметами?!

— Да, — подтвердила я, — и становится все более несносной.

В конце концов я решила, что нет смысла продолжать эти мучения. Почему, собственно, мы все должны страдать? Я поговорила с Марсель, промямлив, что, видимо, мы не подходим друг другу и что, вероятно, ей самой будет лучше в другом доме, что я дам ей рекомендацию и постараюсь найти хорошее место, если она не предпочтет вернуться в Швейцарию. Марсель невозмутимо ответила, что была рада повидать Англию, но теперь хотела бы уехать обратно в Берн. Мы попрощались, я настояла, чтобы она взяла жалованье за лишний месяц, и решительно настроилась найти кого-нибудь другого на ее место.

На сей раз я задумала взять женщину, которая выполняла бы обязанности и секретаря, и гувернантки. Когда Розалинде исполнится шесть лет, она будет по утрам ходить в школу, и ее гувернантка могла бы несколько часов быть в моем распоряжении — печатать или стенографировать. Может быть, я могла бы диктовать ей свои литературные опусы. Эта идея мне очень понравилась. Я дала объявление в газету: ищу женщину присматривать за пятилетним ребенком, который скоро пойдет в школу, и исполнять обязанности секретаря-машинистки-стенографистки. «Предпочту шотландку», — добавила я. Понаблюдав за другими детьми и их воспитательницами, я пришла к выводу, что шотландки справляются с маленькими ребятишками лучше всех. Француженки совершенно не умеют заставить своих подопечных соблюдать дисциплину, и те их просто изводят; немки хороши и педантичны, но я ведь хотела учить Розалинду не немецкому. Ирландки веселы, но от них в доме все вверх дном. От англичанок можно ожидать чего угодно. Я мечтала о шотландке.